— Что с ней случилось?
— Обгорела при пожаре.
— Не знаю, спросите у доктора Леграна, он занимается ожогами.
— А куда идти?
— Через двор, на второй этаж.
— Благодарю вас.
Внутренний двор больницы Сальпетриер был образован высокими, похожими на крепостные, стенами. Площадка перед входом была вымощена крупными неровными плитами, поэтому приходилось смотреть под ноги, чтобы не споткнуться и не попасть каблуком в щель между камнями.
Доктора Леграна я нашла быстро. Мне его показала сиделка. Он сидел на больничной койке и выстукивал по спине худую женщину, надрывно кашлявшую. Я подождала, пока он закончит осмотр пациентки, и спросила:
— Доктор, я ищу девушку по имени Мадлен, ее привезли вчера вечером с ожогами.
— Зачем она вам?
— Мне нужно кое-что у нее спросить. Дело в том, что она пострадала при поджоге комнаты моего покойного друга, и мне бы хотелось выяснить некоторые обстоятельства.
Доктор покачал головой:
— Не могу вас к ней пропустить, она в плохом состоянии, говорить с ней нельзя.
— Что же делать? Помогите мне! От ее ответа многое зависит… — Я умоляюще посмотрела на него.
— Идите к заведующему клиникой, доктору Бабинскому. Если он разрешит, так и быть, пущу, но ненадолго.
Доктор Жозеф Бабинский, несмотря на славянскую фамилию, оказался типичным французом с холеными усами. Я постучала в дверь его кабинета и услышала громкое «войдите!». Моему изумлению не было предела — у заведующего клиникой сидел мой старый знакомый, полицейский Прюдан Донзак в штатском платье. Я даже забыла поздороваться, просто стояла и смотрела, пока инспектор не обернулся.
— И вы тут, Полин! Идете по следу, стало быть? На пятки наступаете… Нехорошо мешать полиции в расследовании.
— Простите мне мою настойчивость, мсье Донзак, но я не могу пустить на самотек то, что касается Андре.
— Почему на самотек? Почему вы берете на себя прерогативу полиции? Разве вы не видите — мы расследуем, не сидим без дела.
— Что вас привело сюда, мадам… — густым баритоном спросил доктор Бабинский.
— Авилова. Полин Авилова. Меня привела сюда уверенность в том, что девушка пострадала от рук убийцы. Тот, кто лишил жизни моего друга, поджег и его квартиру. Комната Мадлен — ближайшая к мансарде, наверняка она что-либо видела или слышала. Позвольте мне задать ей вопрос! Только один, прошу вас!
— Вопросы буду задавать я, — отрезал сыщик.
— И в моем присутствии, — добавил доктор. — Не то бедной девушке совсем плохо станет. А вы подождете за дверью.
— Но как же так?.. — пролепетала я, поняв, что все козыри были на их стороне.
Бабинский пропустил Донзака вперед и вышел вслед за ним. Я поплелась сзади. Мы прошли длинными коридорами. Бабинского поминутно останавливали врачи, а инспектор Донзак смотрел на меня так, будто я наступила ему на мозоль. Но я упорно игнорировала его недовольный взгляд и следовала за ними.
У двери палаты сидела пожилая женщина в чепце. Увидев доктора в сопровождении полицейского инспектора, она встала и поклонилась.
— Как себя чувствует больная? — спросил Бабинский.
— Лучше. Пришла в себя, но сильно стонет. У нее сейчас полиция. Ее допрашивают.
Какая полиция?! — вскричал Донзак и распахнул дверь. За ним ринулся Бабинский, а я, не спросив разрешения, зашла последней и затворила дверь.
Окно над кроватью было распахнуто. На постели лежало нечто бесформенное, укрытое одеялом. Доктор откинул его, и мы увидели подушку, закрывавшую лицо девушки.
— Полин, выйдите немедленно из палаты, — приказал Донзак, увидев меня рядом с собой, и повернулся к доктору. — Она задушена подушкой. Преступник выскочил в окно.
— Вижу, — нахмурился Бабинский. — Надо расспросить сиделку. Позовите ее сюда.
Я обрадовалась, что для меня это повод остаться, и открыла дверь, чтобы пригласить женщину, сидевшую у двери.
Ничего не подозревающая сиделка вошла в палату и остановилась перед кроватью.
— Почему вы оставили тяжелобольную одну в палате? — суровым тоном проговорил доктор.
— Этот господин сказал, что он из полиции и что ему надо допросить девушку, — растерялась сиделка, испуганно переводя взгляд с Бабинского на Донзака.
— И вы поверили ему на слово? Или он показал вам какой-либо документ? — спросил Донзак, накаляясь от гнева.
— Нет, ничего не показал. Он заявил, что он из полиции, и приказал мне выйти за дверь. Я сначала не хотела его пускать, потому что больная была совсем плоха, но полицейский настаивал, и я подчинилась.
— Он не полицейский! — взревел Донзак так, что сиделка отшатнулась и прикрыла лицо руками. — Он преступник! Убийца! А вы помогли ему совершить преступление!
— Простите, господин инспектор! Я не хотела… — Сиделка чуть не повалилась в ноги Донзаку, но мы с Бабинским ее удержали.
— Успокойтесь, успокойтесь, Иветт, — сказал Бабинский. Мне показалось, что передо мной разыгрывается классическая игра в злого и доброго инквизитора. — Не плачьте, сосредоточьтесь и расскажите инспектору, как выглядел преступник.
— Пышные рыжие усы с бакенбардами, борода, тоже рыжая, очки в роговой оправе, котелок, темный плащ. Точь-в-точь как у полицейского. Я знаю, у меня деверь в полиции служит, в округе Трокадеро, на хорошем месте. У него точно такой же плащ. Я потому и не сомневалась. Пропустила, и все.
— Все понятно, накладные волосы, — махнул рукой Донзак. — Хитер… Побудьте здесь, а я посмотрю следы под окном, земля после дождя мягкая.
Когда полицейский вышел, я обратилась к доктору Бабинскому:
— Доктор, скажите, пожалуйста, вам знаком человек по имени Эспри Бланш?
— Конечно, — ответил он. — Это мой коллега, психиатр, заведует клиникой для душевнобольных.
— А где она находится? В Париже?
— Да, в саду принцессы Ламбаль, а точнее — пригород Пасси, улица Басе. Позвольте поинтересоваться, мадам Авилова, зачем вам понадобился доктор Бланш?
— В его лечебницу ведет тоненькая ниточка, связанная с этим преступлением.
— Простите великодушно, но вам-то зачем? Это дело полиции.
— Я же говорила вам: убили моего друга, русского художника. Потом убили его подругу — задушили так же, как и его. А теперь вот эту девушку… Я пытаюсь сама кое-что предпринять. И в клинике доктора Бланша я, возможно, найду ответ. Вдруг это его недолечившийся пациент или, еще хуже, сбежавший? Ведь все три убийства совершены одинаково — жертвы задушены.
— Понятно, — кивнул Бабинский. — Пойдемте ко мне в кабинет, я напишу вам записку к нему. Все-таки старый приятель, вместе учились в Сорбонне, попрошу поспешествовать.
— Спасибо, доктор, вы очень меня этим выручите. Не знаю, как вас и благодарить.
— Не стоит благодарности. Я с глубоким уважением отношусь к русской медицинской школе, а работой вашего хирурга Пирогова по ринопластике 30 зачитывался, когда еще был студентом. Так что желаю вам успеха в вашем начинании, хотя считаю, что это не женское дело.
— Всего наилучшего, доктор.
Я уже вышла из кабинета, когда доктор Бабинский окликнул меня:
— Постойте! Если вдруг вы понадобитесь полиции, где мне вас найти? Оставьте мне ваш адрес.
— Пожалуйста, запишите: отель «Сабин» на авеню Фрошо.
Выйдя из здания, я повернула за угол и оказалась под окном, откуда выпрыгнул убийца. Донзак склонился над клумбой, рассматривая следы и ничего не замечая вокруг себя. Присев рядом, я тоже устремила взгляд на влажную почву.
— Нашли что-нибудь, мсье Донзак? — спросила я, дотронувшись до его плеча.
— Примята трава, а четких отпечатков только два, и то неполные, — машинально ответил он и рассердился: — Идите домой, мадам! Что вам тут надо? Без вас полно работы.
У вас будет еще больше работы, инспектор, если вы не посмотрите сюда. — Я расстегнула сумочку и достала из нее носовой платок с завернутым в него кусочком глины.
— Что это? — Донзак протянул руку. — Дайте мне!
Но я не дала ему слепок, а осторожно положила его рядом с влажным следом, так чтобы подковки легли параллельно.
30
Ринопластика — операция искусственного восстановления носа; для исправления дефекта берется кожный лоскут со щеки, лба, реже с плеча или предплечья. Эту операцию описал в 1835 году великий русский хирург Н.И. Пирогов в статье «О пластических операциях вообще и о ринопластике в особенности», в которой первым в мире выдвинул идею костной пластики. (Прим. авт.)