— Ты с нами? — крикнул взлохмаченный Улисс Доминику, спрыгивая с автомобиля и помогая мне сойти.
— Нет, мне нужно вернуть Эмилю машину, а потом я приду сюда и буду дожидаться вас тут. Удачи!
Автомобиль взревел, выпустил клуб черного дыма и исчез из виду.
Улисс взял меня за руку и потащил по театральным коридорам. Я не сопротивлялась, только зажала в горсти юбку, чтобы не споткнуться и не упасть.
— Послушай, Улисс, прежде чем мы полезем в какую-то дыру под землей, объясни толком, что происходит.
— Сейчас… — Он нырнул за пыльную портьеру, завернул за угол, и мы оказались перед стеной, в которой зияло отверстие высотой в аршин. Рядом были свалены кирпичи, неподалеку стояло ведро с известью. — Сейчас ты все поймешь. Я пришел в театр и увидел, что в нем идет ремонт. Пока переделка не затронула зал и сцену — рабочие занимаются складскими и подсобными помещениями, но времени у нас в обрез. Помнишь две перекрещивающиеся линии на картине, идущие от пятна с надписью «Ренессанс»? Скорее всего, они обозначают внутренние коридоры за сценой, а точка их пересечения, выделенная красной киноварью, — некое важное место. Я пошел по коридору, вышел к этой стене и увидел каменщиков, собирающихся заделывать отверстие. Насилу упросил их повременить и кинулся за тобой.
Улисс вытащил из кармана свернутый в трубку план и ткнул пальцем в точку пересечения линий рядом со знакомым пятном.
Я вдруг вспомнила о крысах величиной с теленка, утащивших собаку лавочника, и мне стало не по себе.
— Страшно, Улисс. А вдруг там нечисть какая? Сожрут ведь.
Как угодно, — сухо ответил Улисс. — Я бегаю, разыскиваю, а ты сомневаешься. В конце концов, Андре был твоим другом, а не моим, и именно ты хотела найти его убийцу. Только получается, что ты хочешь это сделать чужими руками. А мне нужно, чтобы ко мне не цеплялись разные проходимцы и не мешали жить. Все, будь счастлива, мне пора.
Я была в отчаянии. У меня не хватало решимости полезть в эту дыру.
— Улисс, подожди, не уходи! Я не хотела тебя обидеть.
— Ты не обидела, просто я умываю руки и иду в полицию. Там нарисую портрет господина, который подходил ко мне в пивной, и сообщу, что меня шантажируют. А здесь пусть все замуровывают. Кому интересно, что нарисовал какой-то русский художник? Прощай!
В этот момент в коридоре появились рабочие-каменщики. За ними, чуть прихрамывая, шла худощавая дама лет пятидесяти в облегающем платье. Увидев ее, Улисс переменился в лице.
— Что здесь происходит? — строго спросила она.
— Мадам Бернар, позвольте представить вам мою спутницу, мадам Авилову, — сказал Улисс с таким благоговением, что мне стало неловко. — Она гостья из России и интересуется парижскими катакомбами. Вот, привел ее сюда, к вам.
Сара Бернар — я сразу узнала ее по описанию художника — скептически осмотрела мое платье, выпачканное в саже от автомобиля Плювинье, чуть поморщилась и надменно произнесла:
— В Париже множество входов в катакомбы. Отведите мадемуазель на площадь Данфер-Рошро. Оттуда совсем недалеко до Ротонды Берцовых Костей 46, надеюсь, вам известно это место. Почему вам понадобился вход именно из моего театра?
— Позвольте мне сказать, мадам Бернар. Я счастлива видеть несравненную Сару Бернар! — воскликнула я, покривив душой лишь самую малость. — В Санкт-Петербурге о вас до сих пор ходят легенды. Признаться, самой мне не довелось побывать на спектакле с вашим участием, но мой отец не перестает вспоминать и восхищаться гениальной Сарой Бернар в роли Маргариты Готье. Он стоял на лютом морозе с красными тюльпанами, купленными на последние деньги, чтобы увидеть вас еще раз после спектакля.
Конечно же, я приврала и о красных тюльпанах, и о последних деньгах, но игра стоила свеч. Как только передо мной появилось препятствие в виде актрисы, мне сразу же страстно захотелось попасть в катакомбы.
— Кажется, я припоминаю вашего отца, любезная мадам Авилова, — улыбнулась актриса, и ее лицо смягчилось. Конечно же, она лукавила, но сделано это было с таким очарованием, что я невольно поддалась бы ему, если бы не знала, что разговариваю с самой гениальной лицедейкой нашего времени. — И все же, почему вас заинтересовал именно этот вход в катакомбы?
Каменщики, пришедшие вместе с ней, начали месить раствор и таскать кирпичи. Им не было дела до какой-то барыньки, желающей удовлетворить свою прихоть. Им надо было работать.
Земля ушла из-под ног, и я, не моргнув глазом, выпалила первое, что пришло в голову:
— По сведению моего друга, русского художника Андре Протасова, в непосредственной близости от вашего театра, мадам Бернар, выходит наружу слой минерала, чрезвычайно полезного для живописи. Он немного понимал в минералогии и вынес из катакомб образцы, чтобы показать их специалистам.
— Волконскоит 47, — с серьезным видом добавил Улисс, поняв мою игру.
Актриса и вида не подала, что впервые слышит это название. Вместо этого она произнесла:
— Мне знаком этот художник. Такой высокий, светловолосый. Он помогал Альфонсу Мухе расписывать театр.
— Верно, он самый, — подтвердила я.
— А этот минерал имеет какую-либо практическую ценность? — спросила актриса.
— Несомненно, — кивнул Улисс. — Право на разработку будет принадлежать тому, кто нашел, а также тому, кто купил землю над раскопами.
Этот аргумент убедил мадам Бернар.
— Хорошо. — Она царственным жестом показала на каменщика. — Жан даст вам фонарь, фосфорную зажигалку и две пары высоких сапог. Но через четыре часа, до окончания рабочего дня, вы обязаны вернуться. Иначе следующая артель по незнанию попросту замурует вас в этих катакомбах.
Мадам Бернар повернулась и столь же царственной походкой удалилась.
Плотный, коренастый Жан в длинном кожаном фартуке принес нам сапоги и с пониманием посмотрел на меня, когда я отошла в укромный уголок, чтобы надеть их. Менять обувь в присутствии мужчин неприлично — подобное позволено наблюдать лишь приказчикам обувных лавок Конечно же, сапоги оказались для меня очень велики: поозиравшись по сторонам, я нашла кусок оберточной бумаги и принялась заталкивать его внутрь.
— Не нужно вам туда идти, мадемуазель, — со вздохом сказал Жан, когда я переобулась. — Не советую.
— Почему?
— Не женское это дело. Да и честному христианину туда тоже нечего соваться. Там дьяволова дыра, и охраняют ее тысячи черепов, составленные в пирамиду. Я сам видел. Страсть такая, что и словами не опишешь. Один русский спустился туда и пропал. Больше мы его не видели.
— Это был мой друг. И я должна узнать, что с ним произошло, чего бы мне это ни стоило.
— Жалко мне вас, мадемуазель. Вы такая молодая. Тот русский вошел туда тоже молодым, а вышел однажды дряхлым стариком. Я наблюдал за ним. Мы не первый месяц тут строим. А потом и вовсе сгинул. Не рискуйте, прошу вас, поберегите свою красоту.
— Спасибо на добром слове, Жан, но я все-таки спущусь. Мой спутник, мсье Тигенштет, позаботится обо мне.
Попросив Жана припрятать мои ботинки, я перекрестилась украдкой и протянула Улиссу руку. Он ободряюще подмигнул мне, взял фонарь, и мы вошли в катакомбы.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Самые смелые и самые разумные
люди — это те, которые под любыми
благовидными предлогами
стараются не думать о смерти.
Поначалу идти было легко — высокие потолки, сухо, уклон оказался пологим. Фонарь освещал путь на три-четыре аршина вперед. Улисс чертил на стене стрелки предусмотрительно захваченным куском извести и посвистывал.
Вдруг вдоль стены метнулась тень. Я вскрикнула и отшатнулась.
— Тише, тише, Полин, — взял меня за руку Улисс. — Крысы — это, конечно, неприятно, но они ничего плохого нам не сделают. Не бойся, просто не обращай на них внимания. Сейчас мы дойдем до первой развилки, и там я посмотрю план.
Так в тишине и темноте мы шагали около десяти минут, пока не подошли к большому плоскому камню. За ним коридор разветвлялся на три рукава.
46
Ротонда Берцовых Костей — круглый подземный зал в парижских катакомбах, имеющий великолепную акустику. (Прим. авт.)