– Я продал множество подобных настоек. – Курандеро пожал плечами. – Так что может быть.
– Ребенок Лупе Кордеро родился без души, – сказал я, Смуглая кожа старика посерела – будь он европейцем, она стала бы такой же белой, как его волосы. Он истово перекрестился.
– Нет! – закричал он. – Этого не может быть!
– Боюсь, это так, мистер Эрнандес, – сказал я, вспоминая слова Михаэля Манштейна, что курандеро может и не подозревать о происходящем в его лавочке. – Магический анализ вашего снадобья показал, что часть его силы исходит от ингредиентов и заклинаний, посвященных Уицилопочтли.
Как и любой ацтек, Эрнандес знал, каким богам поклонялся его народ до появления в Новом Свете испанцев. Он стал еще бледнее – словно кофе, который постепенно разбавляют молоком.
– Во имя Отца и Сына и Святого Духа, сеньор, я не пользовался этим ужасным ядом!
– Но он там был, – сказал я.
– Он и сейчас здесь, – добавила чудотехник Борнхольм. – Я могу определить его присутствие в доме. Грязное зелье!
– Отойдите в сторону, господин Эрнандес, – приказал Хиггинс. Курандеро отпрянул, словно в кошмаре, от которого никак не может пробудиться. Один из ОМОНовцев остался охранять его. Остальные хлынули в дом.
В доме было не слишком чисто – я догадался, что старик жил один. Портрет русоволосой женщины в черной рамке на покрытом скатертью столе подтвердил мое предположение.
Если старик и поклонялся Уицилопочтли, то, конечно, тщательно скрывал это. В передней комнате висело столько лубочно-ярких католических образов, что их с успехом хватило бы на пару церквей, если, конечно, ставить количество превыше качества. Перед резной деревянной фигуркой Мадонны горели свечи. Я вопросительно взглянул на Борнхольм. Она кивнула – маленький алтарь был именно тем, чем казался.
Одна из спален была в беспорядке, еще беспорядочнее она стала, когда дюжие маги перерыли ее сверху донизу. В кухне было тоже довольно грязно – Эрнандес не принадлежал к числу чистоплотных вдовцов. Тут ОМОНовцы принялись орудовать, как только покончили со спальней.
Но настоящим логовом выглядела так называемая лаборатория курандеро. Там было множество предметов, обычных для жилища любого ацтекского знахаря – кактус пейотль (для более глубокого проникновения в Иную Реальность), стебли алоэ (служащие для той же цели, но менее мощные), настойка из корней ксиуамолли и собачьей мочи, которая, как предполагается, должна предотвращать облысение. По мне, так уж лучше ходить лысым.
У Эрнандеса были и свои предметы гордости – в стеклянной колбе лежали десятки крошечных обсидиановых наконечников стрел. То ли старый мошенник старался произвести впечатление на своих пациентов, то ли он и впрямь успешно лечил раненых эльфами (от коих ацтеки страдают столь же часто, сколь и германцы, хотя германские эльфы обычно изготавливают наконечники стрел из кремния).
Нашли мы и настойку для пробуждения Тлацолтетео, демона желания, – по-моему, он скорее способен погасить вожделение, нежели возбудить его. На банке с настойкой было что-то написано по-испански. Борнхольм перевела:
«Использовать в сочетании с горячим душем». Она засмеялась.
– Насчет горячего душа он не прав. Кабы этим и ограничивалась деятельность курандеро, посещение его группой ОМОНовцев оказалось бы пустой тратой денег, заработанных тяжким трудом налогоплательщиков. Но это было не так. В углу комнаты Борнхольм наткнулась на столик. Она смотрела на свой детектор с растущей тревогой.
– Оно где-то здесь, среди этих повивальных зелий, – пробормотала она.
Мы вновь увидели набор снадобий, которые можно найти у любого курандеро, – листья, чтобы натирать спину роженицы для облегчения страданий, травы для увеличения количества молока у кормящих матерей, притирания из трав и орлиного помета для беременных – все более или менее безобидное. Но вместе с этим…
– Оно! – Борнхольм открыла бутылку с прозрачной жидкостью.
Я и раньше знал, что ее детектор заклинаний чувствительнее и мощнее моего, а теперь его преимущества стали очевидными. Специальная полицейская модель была лучше защищена от злого влияния. Лицо Борнхольм исказилось, когда она прочла слова, возникшие на экране:
– Микробесы сообщают о наличии человеческой крови и содранной человеческой кожи. Отвратительно.
– Приведите Эрнандеса, – приказал сублегат Хиггинс. Как только появился курандеро, Хиггинс указал на бутылку и спросил: – Эй, ты, что здесь?
– Где, в этой бутылке? – переспросил Эрнандес. – Кровь хорька и немного крови дракона. Преимущественно для дам, которые ждут ребенка. Они приобретают… – Он не смог подобрать английского слова и произнес что-то по-испански.
– Геморрой, – перевела Борнхольм. – Да, я слышала об этом. – Она одарила курандеро таким взглядом, который мне никак не хотелось бы ощутить на себе. – Ты это сам приготовил?
– Нет, нет. – Эрнандес энергично потряс головой. – Кровь дракона тиу саго – очень дорогая. Я покупаю эту смесь у другого человека, он говорит, что тоже курандеро, на одном из… как вы их называете… блошиных рынков. Он просит разумную цену, меньше, чем другие.
– Я вам верю, – сказал я. – Он просит мало, потому что продает совсем не то, что говорит. Расскажите-ка об этом человеке. Он молодой? Старый? Он часто приходит на рынок?
На блошином рынке можно найти почти все и очень дешево. Иногда товар даже соответствует тому, что утверждает продавец. Однако зачастую бывает, что колечко чистого золота через несколько дней превращается в медь или свинец, хорологический демон в часах засыпает или удирает, а то, что вы считали лекарством, оказывается ядом. Полиция и АЗОС делают все, чтобы торговля на рынках шла честно, но, как всегда, для этого не хватает людей.
– Он называет себя Хосе, – сказал Эрнандес. – Он не молодой и не старый, просто мужчина. Я видел его несколько раз. Он бывает на рынке не всегда.
Мы с сублегатом Хиггинсом переглянулись. На его лице выразилось отвращение. Не молодой и не старый мужчина по имени Хосе, который появляется на рынке, когда ему вздумается… Какие у нас шансы опознать его? Примерно такие же, как у Иерусалимского Первосвященника обратиться в индуизм.
Во всяком случае, так думал я. Но Борнхольм сказала:
– Если нам удастся установить детектор заклинаний в воротах для торговцев на нескольких рынках, то, бьюсь об заклад, он учует эту дрянь. Я попытаюсь сделать это в субботу и уверена, что мои коллеги меня поддержат. Все знают, кто такой Уицилопочтли, и никто не хочет, чтобы он вырвался на свободу.
Великой любви достоин тот государственный служащий, который вызвался работать сверхурочно без дополнительной оплаты! Люди, которые придираются к полиции и чиновникам, обычно забывают о таких, как Борнхольм, а зря. Их и без того слишком мало.
– Если вы одолжите мне один из этих замечательных детекторов, – предложил я, – я подежурю в воскресенье. Я знаю, что в этот день большинство людей предпочитает молиться Богу, а не работать, но ко мне это не относится.
– Ладно, – согласился Хиггинс после короткого раздумья. Так я и знал: мало в полиции иудеев. Я написал номер своего домашнего телефона и протянул ему.
– Я дам вам знать, – пообещал он.
– Надеюсь.
Признаюсь, у меня было еще одно, тайное, побуждение. Продавцы приходят на блошиные рынки рано, чтобы занять местечко получше. Я решил: возьму-ка с собой Джуди, и когда мы покончим с проверкой (наверняка ведь ничего не найдем), то сможем провести остаток дня за покупками. Как я уже говорил, на блошиных рынках можно найти все, что угодно.
Глава 5
Через два дня после того, как мы прикрыли лавочку Куатемока Эрнандеса, сублегат Хиггинс действительно связался со мной, и мы договорились о наблюдении за одним из рынков в долине. В тот же вечер я позвонил Джуди: не хочет ли она присоединиться ко мне? Она согласилась. Условившись о времени, мы еще немного поболтали об этом разрастающемся деле.