Ковер направлялся прямиком к «Шоколадной ласке». Магическое пламя ацтекского божества взметнулось выше, навстречу ему. Я испугался, что огонь сожжет и ковер, и тех, кто на Нем. В католичестве мне нравится лишь одно – строгое разделение обязанностей у святых, отвечающих за самые разнообразные стороны жизни (наверное, им приходится еще труднее, чем чиновникам АЗОС). Так, святой Флориан обязан присматривать за теми, кто возится с огнем. Не знаю, как он мог одолеть засевшего в здании Шиутекутли, но, видимо, благодаря его заступничеству ковер не загорался.
Один из монахов, управлявших ковром (я видел, как его лысая голова сверкнула в лучах заходящего солнца), сбросил на крышу «Шоколадной ласки» большой глиняный горшок, потом еще один и еще. Он действовал с методичностью ковролетчика-бомбардира времен Второй Магической войны.
Горшки были тяжелыми – издалека было слышно, как они громыхали по крыше, возможно, пробивая ее насквозь. А их содержимое оказалось чрезвычайно эффективным. Неугасимый огонь Шиутекутли, опалявший мою душу, вдруг угас, словно я окунулся в прозрачный поток. Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим, подкрепляет душу мою, – промелькнуло у меня в голове.
Я повернулся к Кавагучи и Михаэлю:
– Что они сбрасывают?
Оба уставились на меня, как на законченного идиота. Потом Михаэль сказал:
– Ах, ну да, ты же иудей, – словно только теперь вспомнил! Очень мягко, по-отечески, он объяснил: – Это святая вода, Дэвид.
– А! – Все верно, я действительно идиот. На самом деле я был даже дважды идиотом; это средство не только обладает чудотворной силой, но и идеально в символическом смысле – что может лучше противостоять огню, чем вода?
Как только все горшки с ковра были сброшены на «Шоколадную ласку», Кавагучи достал свисток и протяжно, переливчато свистнул. Отряды ОМОНовцев, спасателей Иоланды и АЗОС ринулись на штурм вражеского здания. Простые полицейские в почти незащищенных мундирах и с обычным, не магическим оружием замыкали строй.
– Нас уже дважды отбрасывали, – сказал Кавагучи, более себе, чем нам с Михаэлем. – Но теперь…
Теперь констебли уверенно шли на штурм. Колдуны из Отряда Магов Особого Назначения несли водометы со святой водой, наподобие тех, что были у охранников в «Локи». Раньше этого было недостаточно, чтобы противостоять нарастающей мощи ацтекских Сил. Но после бомбардировки с воздуха они сильно ослабели, и теперь омоновцы осторожно продвигались к стоянке у «Шоколадной ласки», потом к самому зданию.
Тут я отвлекся от атаки – архиепископский ковер приземлился всего в нескольких футах от меня.
– Здравствуйте, инспектор Фишер! – закричал один из монахов. – А я-то все думал, не вы ли это! Так и вышло.
– Брат Ваган! – воскликнул я. – Ну конечно! – Я подбежал к аббату, чтобы пожать ему руку. – Значит, это вы тот славный бомбардир?
– Точно, я, – скромно сказал он. – Неисповедимы пути Господни, и в этом случае Его воля проявилась заметнее всего.
– О чем вы говорите?
– Я был в покоях кардинала, на коленях умоляя его пересмотреть решение о запрете косметической магии для моих братьев, когда сообщение легата Кавагучи достигло ушей его высокопреосвященства. Он счел, что я подхожу для исполнения этого задания, и я с радостью повиновался.
Брат Ваган был наивен, как ребенок, если надеялся уговорить кардинала. К тому же препираться с начальством запрещено уставом монашеского ордена – ведь монахи дают обет послушания, а также обеты бедности и целомудрия. Вероятно, добрый настоятель не возражал бы, если бы решение кардинала касалось лично его. Однако он спорил ради своей паствы – славный, добрый человек.
И я понимаю, почему кардинал захотел, чтобы именно он летел на этом ковре. Кто еще мог так страстно желать победы над предполагаемыми поджигателями монастыря святого Фомы, как не его настоятель?
– А что касается остального, то его преосвященство, конечно, опять отказал вам? – спросил я.
Густые брови брата Вагана подпрыгнули вверх.
– Откуда вы знаете?
– Ну, вы сказали, что с радостью повиновались ему, чтобы выполнить это задание, значит, ничто другое не принесло вам радости.
– Логика, как у иезуита! – Аббат грустно улыбнулся. – Лучше бы он запретил мне сражаться, но дал разрешение на косметическую магию. Многие могли сделать то же, что сделал я, но кто, кроме меня, вступится за моих братьев?
Я уж и не знал, что мне чувствовать – удовлетворение ли оттого, что я верно угадал ход мыслей брата Вагана, злость ли на кардинала, который упорствовал, как осел, в своем решении, или благодарность его преосвященству за поддержку в войне. Все смешалось и запуталось.