«Мебель… Граф… Гостиная… что же это… Он ведь будто что-то говорил такое, прощаясь…»
– Ну конечно! – воскликнула она, вспомнив. – Это же от мебели Феофаны Ивановны! – Так, по-простому, без отчества называли Феофану Ивановну соседи. – Щепка от тетушкиной мебели! Гарнитур старинный красного дерева в гостиной. Красивый. Тетушка всем гостям его представляет. А ты откуда это взял? Рассказывай! Ведь из-за этого ночью пришел?
Вася улыбнулся, показав крупные передние зубы со щелочкой, и от этой улыбки его лицо с добрыми васильковыми глазами сделалось совершенно озорным. Он провел рукой по светлым, длинным, почти до плеч волосам и потянул Наташу за рукав присесть на скамейку.
– Что ночью пришел, так в следующие дни прийти не смогу, а рассказать есть что, вы правы. Слушайте. Может, что-то и разгадаете. Я пока не смог. Пошел я сегодня, барышня, ближе к вечеру, на торфяники заброшенные, карандашей набрать (карандашами Вася называл обгоревшие сучки, которые он использовал для рисования)… И собрался уходить уже, вдруг вижу: мужик с подводой едет. Рухлядь на ней всякая лежит. Ну, думаю, зачем это он? А мужик остановился и стал выбрасывать с телеги старье всякое – стулья поломанные, кресла. Я решил, что это старьевщик от непроданного здесь решил избавиться. Вдруг вижу – озирается он так воровато и вытаскивает новехонький чайный столик. Дорогущий, сразу видно, лаком блестит, цвета необычного – красного. Тут меня осеняет – украл! Под рухлядью запрятал. Только зачем он его на торфяники-то привез? Смотрю дальше: мужик столик поставил на землю и аж затанцевал. И так вертится вокруг него, и этак. Обстучал его зачем-то со всех сторон, потом ножичек вынул, начал ножки отворачивать. Ножки отвертел, вокруг них попрыгал. Явно его беспокоило что-то. И тут он такое вытворил – у меня глаза на лоб полезли: сбегал к подводе, принес топор и начал рубить этот столик на части. Я струхнул порядком: безумный мужик чайные столики вечером в лесу как дрова рубит. А я же тут рядышком сижу – не дай бог, ему столика мало покажется! Ну нет, решаю, досмотрю: не каждый день на такой спектакль попадешь. Разрубил он горемычный столик в щепки, рухнул перед этой кучей и начал каждый кусочек осматривать.
Нет, подождите! – улыбнулся Василий взволнованной Наташе, пытавшейся что-то сказать. – Вижу, вы что-то уже поняли.
Вот и я смекнул, что он ищет чего-то и очень даже разумно. Повозился он над щепками с полчаса, потом сел и зарыдал. Рыдал так, как будто у него горе какое страшное случилось. Повыл он, повыл, да и уехал. Я потихоньку выбрался, щепочку от почившего столика забрал – вам показать. И вот…
Наташа, получившая, наконец, возможность говорить, проглатывая от волнения окончания слов и то и дело заправляя за ухо надоедавшую прядь, рассказала о том, что буквально сегодня вечером какой-то старьевщик увез у Феофаны Ивановны вместе со старой мебелью и гарнитурный чайный столик. Думали, что по ошибке.
– Понимаешь, Васенька, значит, этот твой мужик на подводе и есть старьевщик, забравший у Феофаны столик, и получается, что не случайно он это сделал, а вполне намеренно!
Василий нахмурился.
– Вы говорили, что тетушка сама его наняла, а не он к ней мебель просить пришел.
– Да, это так, но старьевщик этот уже неделю в округе околачивается, ненужное, поломанное скупает. После лета почти все дома что-то выбрасывают. Мы вот тоже хотим чердак, наконец, разобрать… И тетушка всем рассказывает, как у нее тесно в доме стало от прадедовских обломков… Может, он специально вокруг вертелся и тетушке глаза мозолил. Вот ей, видимо, и пришло на ум случаем воспользоваться! А тут еще так удачно столик этот из гостиной на веранду перенесли, кстати, тоже странное какое-то совпадение… Ему сказали забрать все, что на веранде находится, – вот он и забрал с чистой совестью. И воровать даже не пришлось.
Наташа замолчала, задумавшись… Сквозь деревья проблескивал свет лампы, горевший в дворницкой. Какая-то ночная птица резво скакала по крыше дома, иногда останавливаясь и издавая нежную, тихую трель…
– Что он… – одновременно заговорили друзья.
– Искал в столике? – закончила Наташа.
Василий пожал плечами и встал, отряхивая пиджак от приставших к нему мелких листиков:
– Не знаю! Все, Наталья, я домой – семь верст пешком идти. Что хотел – рассказал. Странное дело.
– О, да! – с тихим удовлетворением прошептала Наташа, и Василий увидел зажегшийся в глазах Натальи знакомый охотничий огонек.
– Спокойной ночи, барышня! – улыбнулся Вася и, поклонившись, исчез.
Глава третья
Чай у Феофаны. Осмотр мебели и конюшни. Софья Зюм
Утром Наташа встала с намерением вместе с отцом отдать визит графу и навестить Феофану Ивановну. Возможно, и неприлично было это делать на следующий же день, но ничего, не столица. Ей нужно было поспрашивать тетушку про злополучный чайный столик, ну и Орлова, откровенно говоря, тоже хотелось увидеть.
Феофана Ивановна с графом чаевничали на веранде. Утреннее солнце разбивалось на незабудковой скатерти дрожащими пятнами, отражаясь от узкой хрустальной вазы, обнимающей букет садовых роз. От кофейных чашечек с пастельным цветочным узором шел легкий ароматный дымок, который с удовольствием вдыхала Феофана Ивановна, не по возрасту одетая в белое, отороченное нежными лимонными кружевами платье. Опершись на выкрашенные голубой светлой краской перила, стоял граф, также одетый в белое, и раскуривал свою первую за день трубку. Вся эта тихая, неспешная композиция напоминала утреннюю фантазию раннего Моне.
Гостям обрадовались. Саша выглядел сегодня гораздо лучше: он снял повязку с головы и усов. В углах рта тенились ироничные ямочки, которые в сочетании с синими, смотрящими спокойно и умно глазами, дарили впечатление физиономии на редкость обаятельной. Увидев его таким, Наташа невольно вспомнила Ольгины слова: «Байрон, вылитый Байрон».
Граф подвинул стул, помогая ей сесть, тонкий лен рукава скользнул вверх, и нежность ее кожи встретилась с легким прикосновением Сашиных пальцев. Секундная близость – и щекам стало горячо.
«Не хватало еще покраснеть», – подумала она и, чтобы скрыть приступ редкого для нее чувства смущения, быстро заговорила: как жаль, что тетушка вчера не смогла их навестить, что они беспокоилась о ее здоровье, и что-то там еще, еще… Такая болтливость была совершенно не свойственна Наташе, и князь с удивлением смотрел на дочь, а тетушка все пыталась вставить слово. И только граф Саша улыбался безмятежно, поигрывая чайной ложечкой.
«Я молчу, не краснею и не смотрю на графа», – приказала себе Наташа и, немного успокоившись от этого внутреннего внушения, откусила большой кусок от восхитительной теплой булочки с корицей.
Николай Никитич с тетушкой принялись обсуждать вчерашнее происшествие с чайным столиком.
– Да, без столика наш счастливый гарнитур теперь не полон, – вздохнула Феофана Ивановна. – Вы знаете, вещи-то очень дорогие… Этот гарнитур при матушке Екатерине еще моему деду из Франции отписали. По образцу королевских мебелей изготавливали. Спальня еще была, но дед ее не захотел: он у меня скромником был, говорил, не наше это дело в таких кроватях почивать.
Наташа заметила, как уголком рта улыбнулся граф, ей показалось, что при последних словах тетушки он мельком взглянул на нее.
«Да что же это такое! – возмутилась она про себя. – Да как он смеет на меня так смотреть! А с чего это я взяла, что он как-то не так улыбнулся и как-то не так на меня посмотрел?» – было следующей мыслью.
И она смело и прямо взглянула на графа. Тот спокойно жевал бисквит, слушая тетушку, даже не глядя в Наташину сторону. И она, как ни успокаивала себя, покраснела опять и почувствовала, что просто не может сидеть на месте. Захотелось вскочить и несколько раз пробежаться вокруг дома, дабы поуспокоиться, но, прекрасно понимая, сколь необычен будет такой променад, она попросила, не очень-то вежливо перебивая старушку:
– Феофана Ивановна, позвольте мне посмотреть на гостиную? Сколько раз была в ней и не знала, что такая необыкновенная мебель там стоит.
– Конечно, милая, – улыбнулась Феофана, – кликни заодно Дуняшу, пусть еще бисквита принесет.