– Нет.
– Когда это началось?
– Две ночи назад.
– Как я понимаю, вы в натянутых отношениях с мистером Фоули? Во всяком случае, вы не пойдете к нему домой и не попросите успокоить бедное животное?
– Нет, я этого не сделаю.
– А как насчет телефонного звонка?
– Нет.
– А если я напишу ему письмо?
Вы не знаете Фоули. Он порвет письмо и заставив собаку выть еще громче. Он лишь посмеёмся, радуясь, что сумел -мне насолить. Он покажет письмо жене и... – Картрайт замолчал на полуслове.
– Продолжайте, – Доркас улыбнулся. – Что еще он может сделать?
– Ничего, – пробурчал Картрайт.
– Мне кажется, – заметил Мейсон, – нас вполне устроит, если вы, мистер Доркас, напишете письмо и укажете в нем, что вам придется выписать ордер на арест, если собака не прекратит выть.
– Разумеется, я упомяну об этом, – кивнул помощник окружного прокурора.
– Однако по почте письмо не дойдет до завтрашнего дня, даже если вы отправите его сразу после нашего ухода. И я предлагаю послать его с судебным исполнителем. Пусть он вручит письмо лично Фоули или в его отсутствие кому-то из домочадцев. Тогда мистер Фоули поймет, что закон поддерживает жалобу мистера Картрайта.
Картрайт задумался, а потом кивнул.
– Хорошо, я согласен. Я хочу, чтобы Фоули немедленно послали письмо.
– Как только его напечатают, – заверил его Мейсон.
– Ладно, ладно, я оставляю это на вас. Я поеду домой. Вы представляете мои интересы, мистер Мейсон. Проследите, чтобы письмо было отправлено. Вы это сделаете?
– Конечно. Поезжайте домой и не волнуйтесь. Картрайт встал.
– Благодарю вас, господа. Очень был рад с вами познакомиться. Прошу извинить меня за некоторую нервозность. В последнее время я почти не спал, – и он вышел из кабинета.
– Ну? – Доркас повернулся к доктору Куперу.
– Я не хотел бы ставить диагноз на основании столь ограниченной информации, – начал тот, – но, как мне кажется, мы имеем дело со случаем маниакально-депрессивного психоза.
– Звучит достаточно серьезно;. – улыбнулся Мейсон, – но не равнозначно ли это нервному расстройству?
– Нет такого понятия, как нервное расстройство, – возразил доктор Купер. – Это общераспространенное выражение, употребляемое при эндогенных и органических формах психозов.
– Хорошо, – не сдавался Мейсон, – давайте подойдем с другой стороны. Человек, страдающий маниакально-депрессивным психозом, не является сумасшедшим, не так ли?
– Он не совсем нормалей. – Но и не сумасшедший?
– Вопрос в том, что вы подразумеваете под этим словом. Юридически, нет, если вас интересует, будет ли он нести ответственность за совершенное преступление.
– Нет, я говорю о другом. Это душевное заболевание, не так ли?
– Совершенно верно.
– И излечимое?
– Да.
– Очень хорошо. А теперь давайте избавимся от воющей собаки.
– Кстати, – заметил Доркас, – кроме ничем не подтвержденного заявления Картрайта у нас нет доказательств того, что собака действительно выла.
– Ерунда. Вы же не выписываете ордер на арест. Пошлите Фоули уведомление о том, что его обвиняют в нарушении такого-то постановления и объясните ему, о чем идет речь. Если собака воет, он ее успокоит, если нет – позвонит по телефону и скажет об этом, – Мейсон повернулся к доктору Куперу. – Идея воющей собаки не может оказаться галлюцинацией?
– При маниакально-депрессивном психозе у больных бывают галлюцинации, но при этом заболевании более характерны резкие смены настроения.
Мейсон взглянул на часы.
– Давайте пригласим стенографистку, продиктуем уведомление и отправим его по назначению.
Доркас многозначительно взглянул на доктора Купера. Тот согласно кивнул, и помощник прокурора нажал на кнопку.
– Хорошо. Я продиктую уведомление и подпишу его.
Глава 3
Когда Перри Мейсон появился в приемной, его секретарша Делла Стрит заканчивала разбор почты.
– Доброе утро, – поздоровался он. – Что новенького, Делла?
– Письмо от мужчины, который вчера приходил сюда.
– Какого мужчины?
– Он жаловался на собачий вой.
– А, – улыбнулся, Мейсон. – Картрайт. Интересно, спал ли он этой ночью?
– Письмо доставлено специальным посыльным. Должно быть, его отправили около полуночи.
– Что-нибудь еще насчет собаки?
– Он прислал завещание и, – Делла оглядела приемную, будто опасаясь, что кто-то услышит ее слова, – десять тысячедолларовых банкнот.
– Десять тысяч наличными? – удивленно переспросил Мейсон.
– Да.
– Посланные по почте?
– Да.
– Ценным письмом?
– Нет, но со специальным посыльным.
– Черт побери!
Делла Стрит, встав из-за стола, подошла к сейфу, достала пухлый конверт и передала его Мейсону.
– Вы говорите, он прислал завещание?
– Да.
– А письмо?
– Скорее, короткую записку.
Мейсон вытащил банкноты, внимательно осмотрел их и сунул в карман.
Затем он прочел вслух записку Картрайта.
"Уважаемый мистер Мейсон!
Я видел вас во время последнего процесса и убедился, что вы – честный человек и настоящий боец. Я прошу вас заняться этим делом. В конверт я кладу десять тысяч долларов и завещание. Десять тысяч долларов – задаток. Я хочу, чтобы вы представляли лицо, указанное в завещании, в пользу которого оставлена моя собственность, и защищали его интересы. Теперь я знаю, почему выла собака.
Я написал завещание согласно вашему совету. Возможно, вам не придется утверждать завещание в суде или защищать интересы моего наследника. В противном случае, вы получите десять тысяч плюс триста долларов, переданные вам вчера.
Благодарю за оказанную мне помощь. Искренне ваш,
Артур Картрайт".
Перри Мейсон с сомнением покачал головой и достал из кармана сложенные банкноты.
– Мне хотелось бы оставить у себя эти деньги.
– Так оставьте их! – воскликнула Делла. – Почему бы и нет? Согласно письму, это задаток.
Мейсон вздохнул и положил банкноты на стол.
– Этот Картрайт – сумасшедший, натуральный сумасшедший.
– С чего вы это взяли? – спросила Делла.
– Это не вызывает никаких сомнений.
– Но вчера вы так не думали?
– Да, мне показалось, что он чем-то очень взволнован.
– Но вы же приняли его за сумасшедшего?
– Ну, не совсем.
– А сегодня после полученного письма вы решили, что он – псих?
– Видите ли, Делла, в наши дни расчет наличными является отклонением от нормы. Этот человек за последние двадцать четыре часа дважды расплатился со мной именно наличными, причем десять тысяч он прислал простым письмом.
– Вероятно, у него не было возможности послать их иначе.
– Возможно, – согласился Мейсон. – Вы прочли завещание?
– Нет. Как только я увидела, что лежит в конверте, я положила его в сейф.
– Хорошо. Давайте посмотрим, что он там пишет. Мейсон развернул лист бумаги с надписью «Последнее завещание Артура Картрайта» и, прочитав написанное, медленно кивнул.
– Ну что ж, отличное завещание. Все написано от руки: дата, подпись и прочее.
– Он оставил что-нибудь вам? – полюбопытствовала Делла. – Или я не должна об этом знать? Мейеон хмыкнул.
– Разумеется, – ответил он. – Вы должны знать об этом. Мой метод ведения судебных процессов несколько отличается от общепринятого и в результате меня вполне могут пристрелить. Поэтому я хочу, чтобы впоследствии вы смогли, разобраться в моих делах.
– Итак, он оставляет львиную долю наследства одному лицу, женщине, а мне десять процентов от наследства при условии, что я буду представлять эту женщину, основную наследницу, по любым правовым проблемам, которые могут возникнуть в связи с завещанием, смертью наследодателя или с ее семейными взаимоотношениями.
– Широкое поле деятельности, не так ли? – заметила Делла.