Но я быстро отогнал от себя нелепую мысль: верна - и слава Богу.
На мне были старые протертые джинсы, свитер, дождевик. В кармане - сто рублей. И никаких документов.
Аня помахала мне рукой из окна.
Я поднял руку в ответ. В груди защемило.
***
Худой изможденный люли в алом халате играл на губной гармонике, а парень с девушкой отплясывали вокруг костра. Женщины, дети, старики - все они весело хлопали и подпевали. Какой-то индийский мотив, что-то надоедливое, протяжное, нескончаемое...
Почему-то на меня не обратили внимания. Я стоял минут пятнадцать, хлопал в ладоши и выкрикивал танцующим ободряющие возгласы. Наконец мне дали шашлык на бумажной тарелке и пластиковый стакан с красным вином.
Я присел на краешек скамейки. Люли продолжали веселиться.
Появилась гитара. Пышноусый крепыш наяривал зажигательные мелодии.
Подпеть я не мог, поскольку не владел языками. Но когда невысокая стройная цыганка с распущенными волосами, с огромными миндалевидными глазами, запела вдруг по-русски: "Ехали на тройке с бубенцами..." - я понял, что наступил мой выход. Подхватил сперва негромко, затем сильнее - и вдруг у нас возник превосходный дуэт... Я давно не пел так вдохновенно. И главное, всегда попадал в мелодию, хотя часто грешу обратным. Нам аплодировали.
Цыганка смотрела на меня смеющимися глазами.
Зачерпнув из бочки черпаком, старик-люли налил мне в пластиковый стакан душистой жидкости. Я обжегся и поперхнулся - что-то среднее между самогоном и чачей. Мне дали гитару. Мы спели "Ночь светла". Спели "Очи черные". А затем цыганка жестом велела мне отдать гитару соседу и увела меня за руку в сторону от веселья. Спиной я чувствовал ненавистный взгляд пышноусого крепыша.
То здесь, то там горели костры. Звучали песни. Лагерь состоял из дощатых построек (видно, давно брошенных владельцами), фургончиков на колесах и высоких шатров.
- Меня зовут Зейнаш,- сказала девушка, когда мы вышли на берег озера.
- Владимир,- представился я.- Можно мне с вами пожить немножко?
Веселый вы народ...
Зейнаш улыбнулась.
- Сейчас я отведу тебя к старшему, ты ему все расскажешь.
- К барону!- догадался я.
- Можно и так,- рассмеялась Зейнаш.
Я вошел в микроавтобус. Пожилой человек с хемингуэевской бородой в синем спортивном костюме "адидас" приподнял очки и оторвался от компьютера. Он сделал мне знак рукой, и я сел на ковер. Барон присел рядом, скрестив ноги, и стал внимательно на меня смотреть. Курилась чаша с благовониями.
Гудел обогреватель.
- Рассказывай,- негромко сказал барон.
И я начал говорить. О том, как поругался с женой и поэтому лишился жилья. И о том, как был бы рад пожить вместе с гостеприимным народом, объединяющим традиции цыганской и восточной культур...
- Кто ты по профессии?- спросил барон.
- Артист,- честно признался я.
Значит, работать сможешь,- произнес барон загадочную фразу.
После этого мальчик лет пятнадцати отвел меня в шатер, где лежало уже три спящих тела, и вручил спальный мешок. В сон я провалился быстро.
***
Весь следующий день я бродил по обезлюдевшему табору. На меня не обращали внимания. Один раз попросили помочь наколоть дров, с чем я блестяще справился, даже сам себе удивившись.
Один раз попросили принести с озера ведро воды. Дали тарелку кукурузной каши. Зейнаш не было видно. В автобус к барону зайти я постеснялся. Я не знал, у кого мне выведать информацию.
А к вечеру народ начал стягиваться.
Вновь зажглись костры, зазвучали песни. Но в этот раз петь мне не довелось.
- Тебе надо выспаться,- сказала мне Зейнаш.- Завтра мы работаем. Примерь этот халат и тюбетейку.
Я примерил. Оказалось, в самый раз - Зейнаш даже захлопала в ладоши.
Что мне предстоит делать, я до сих пор не представлял. Но знал, что вместе с Зейнаш пойду куда угодно.
***
- Люди добрые,- успел я произнести, но тут же осекся. С хохотом навстречу мне шел журналист Толик Мартов из "Смены".
- Ну вы там с Обнорским вообще рехнулись!- воскликнул он, хлопнув меня по плечу.- Называется: журналист меняет профессию, да?
- Дядя, помагице, пжал-ста,- вцепились в штанины Толика наши пацаны.
- Э-э! Мой кошелек! завопил Мартов и рванул вслед за пацанами...
- Люди добрые,- начал я по новой.
И опять замолчал. Посверкивая очками, ко мне через весь вагон медленно шел Спозаранник.
- Я не понял, Владимир Альбертович, кто вам позволил разблокировать дисководы?- угрожающе произнес Глеб.
- Почему ты в метро, Глеб? Где твоя "Нива"?- растерянно произнес я.
- Вай, какой мужчина, загляденье!- Зейнаш надела на Спозаранника тюбетейку и чмокнула растерянного Глеба в щеку, оставив яркий отпечаток губ.
- С этими людьми невозможно договариваться,- вскочил с места Григорий Яковлевич Измаилович и тряхнул седоватой гривой.- Они не настоящие цыгане!почему-то при этом он тыкал пальцем в Спозаранника.
Грянул оркестр, затянул "цыганочку"...
- Эх-ма!- выскочил в середину прохода Рустам Голяк и, отбросив костыли, пустился в пляс.- Да Голяк цыганочку лучше вас всех танцует! А вы ущербные и завистливые люди! Надо же такое написать: Голяк - сутенер!
Вокруг Рустама Голяка, весело перемигиваясь, отплясывали полковники Барахта, Груздев и Лейкин.
- Молчать, цыганские рожи!- крикнул опер Муравин. Но музыка зазвучала громче.
- Памагице, пжал-ста,- тянули Муравина за китель цыганята.
Зейнаш кружила по узкому проходу, сцепившись локтями с Барсовым и Езидовым. Леня и Макс были в восторге.
Через весь вагон прыгал вприсядку зампрокурора Мельничук.
- Почему здесь посторонние?- холодно взглянула на меня Лариса Павловна Смирнова.
И веселье оборвалось...
***
Я со стоном перевернулся на бок.
Сено кололось. Ребра ныли. Запястья сдавливали наручники. И никаких поводов для радости не было - безнадега полная.
Лязгнул затвор. Чья-то тень метнулась ко мне. "Ну вот и все..." прикрыл я глаза.
Тень отомкнула "браслеты" и прошептала мне голосом Зейнаш:
- А ну-ка, вставай....
Мы молча бежали по лесу, изредка застывая и прячась за деревья. Табор остался вдалеке.
- Сейчас мы выйдем на шоссе, а дальше ты сам доберешься, Володя...