Эдди Торли
Дело о ядах
Перевод: Kuromiya Ren
1
Париж, 1679
МИРАБЕЛЬ
В моей лаборатории воняет смертью. Не кровью, плотью и гнилью, а резкостью мышьяка, затхлостью болиголова и сладостью олеандра — как розовая вода и цитрус. Убийственные духи щекочут мой нос, пока я спешу к камину, развожу огонь сильнее и помешиваю кипящее содержимое чугунного чайника.
Сегодня я убью человека.
Не прямо, и не я добавлю poudre de succession в его вино, но мои руки создали яд, так что я ответственна. Это должно, наверное, вызывать страх во мне, заставлять меня дрожать от раскаяния или хотя бы переживать за душу, но мои губы изгибаются в улыбке, пока я добавляю серу к зелью и смотрю, как желтые частицы падают, как снег. Опускаются, кружатся и пропадают.
Пока смесь кипит, я возвращаюсь к серванту и листаю записи. Дальше белладонна или свинец? Яд новый, зовется Аква Тофана. Матушка приобрела формулу у товарища в Италии. Это дьявольское зелье, по слухам, хорошо убирало надоедливых мужей и соперников при дворе — одна из многих услуг матушки.
Некоторые говорят, что она — ведьма. Другие — святая. Я не вижу разницы, люди Парижа все равно поклоняются ей.
За мной зелье шипит, жаждет следующего ингредиента. Я беру миску высушенной белладонны, толку темные, самые сильные ягоды, насыпаю порошок в котелок, добавляю еще немного на всякий случай. Я не собираюсь щадить такую развратную жабу как герцог де Барра. Не когда я видела лиловые синяки на руках герцогини и жуткий порез на ее щеке. Не когда я слышала ее вопли из приемной матушки, пока она описывала, как он бил их сына почти до смерти за попытку защитить ее.
Стиснув зубы, я поднимаю ложку, как кинжал, и погружаю ее в котелок. Капли пота стекают по моему лицу, мое шерстяное платье липнет к груди, но я мешаю с беспощадным рвением, пока зелье не становится мерцающим порошком. Стараясь не задеть ни песчинки, я зачерпываю зелье флаконом и вонзаю пробку ладонью.
Смерть де Барры не будет быстрой или безболезненной. Я в этом убедилась. Его расплата будет гореть, как огонь, в его горле, пожирать личинками его плоть. Он будет видеть все красным, истекать кровью, пока все капли жизни не покинут его вены. Пока он не станет холодным и неподвижным, лежащим лицом в ковер.
Обычно меня не так сильно радует смерть — я могу посчитать на одной руке количество раз, когда я делала яд для клиентов матушки, но если я когда и была готова исполнить роль жнеца, так это в данном случае.
О’ревуар, месье герцог.
Я опускаю флакон на поднос и возвращаюсь к камину, где кипят невинные эликсиры. В самом большом котле — настой бузины от головной боли, рядом с ним тоник из кресс-салата и семян фенхеля от голода, это мы раздаем нищим на улице дю Темпл, когда Король-Солнце не выдавал пайки; а в медном чайнике до краев налит экстракт из корня валерианы, который разглаживает даже самые глубокие морщины.
Понемногу для всех. Это обещание Теневого Общества. И матушка оторвет мне голову, если ее заказ не будет готов к рассвету, когда начнутся ее консультации. Это будет в любой момент, судя по бледно-серому свету, льющемуся сквозь ставни, бросая тени на пол. Мое сердце подпрыгивает к горлу, ладони трепещут, как безумные птицы, я ношусь от котелка к котелку. Я была так увлечена Аква Тофаной, что почти не замечала остальное.
Я окунаю палец в настой бузины сливового цвета и кривлюсь — еще холодный и свернувшийся — а когда я заглядываю в медный чайник, вязкий сироп с кислым запахом брызжет мне в лицо.
«Мерде, — я могу уже слышать, как матушка шипит свое привычное ругательство. — Ты не переживаешь из-за дела, Мирабель? За людей этого города? Кто поможет им, если не мы? Точно не прекрасный Король-Солнце. Если бы все делал он, лучшая половина королевства умерла бы от оспы, и он обрадовался бы. А потом направил бы деньги, за которые он отправляет плесневелый хлеб в наши животы, чтобы построить больше позолоченных дворцов, как тот кошмар в Версале».
Пыл матушки мог оглушать, но ее цели восхитительны. Мы — спасители Парижа. И если я хочу, чтобы она уважала меня и доверяла мне, приняла меня в круг приближенных, я должна доказать, что я ответственнее, чем отец.
— Грис, мне нужен кресс-салат сейчас же! — кричу я поверх плеча. Он горбится над древним столом с когтями на ножках в центре комнаты, яростно режет травы. Лаборатория не очень большая — это домик в саду из одной комнаты с кривыми полками на каменных стенах, но хаоса тут больше, чем на поле боя. Пар шторами висит над нашими головами, густой, как дым пушки, и гул кипящих котлов звучит как тысяча марширующих ног. Я едва слышу свои мысли.