Домовые дежурные, верно, глядят на пролетку из-за ворот, боятся — вдруг бандиты. Нет, московские граждане, это едет МУС, который под корень изведет и бандитизм в целом, и бандитов поштучно.
Ночная дорога была вчетверо дольше, чем дневная, но
Сашка не жаловался. Дождя нет, ветер не свищет, мух да оводов нет. Откуда мухи, когда зима на носу?
Жаль, мимо Кремля не едут. Рассказывают, что в Кремле всю ночь в кабинетах вождей свет не гаснет. Работают вожди, куют победу мировой революции.
И МУС работает. Одно дело, получается, делаем.
Но Кремль был не по пути. По пути лежали совсем другие кварталы. Не Хитровка, не Сухаревка, но все ж наган нужно держать востро.
Сашка положил руку на кобуру. Пока вытащит, пока выстрелит… Он тренировался упорно, но пока стрелял только на счет «три». А вот Лютов — на «раз», и как стрелял!
Интересно, а тезка А стрелять умеет? Хоть бы и умеет, из чего? Маузером пренебрег…
Наконец они оказались на улице имени товарища Троцкого. Электричество в доме сорок два не отключали, об этом товарищ Оболикшто позаботился заранее. Лампочка над парадным, понятно, не горела, экономия энергии, но ее можно будет включить. Важнее включить свет в коридорах. А самое важное — в дворницкой, в квартире ноль пять. При обысках и арестах свет — первейшее дело. Кого арестуешь в потемках, что в потемках найдешь? Мимо бандита пройдешь, не заметишь, а он полоснет пером, да деру. В чужом доме да в темноте — поди, поймай…
— Проедем дальше, — сказал тезка А. — До сорокового дома.
Они проехали, разве трудно. Он, сороковой, рядышком.
Но сороковой они миновали тоже, завернули за угол, и только тогда Арехин остановил извозчика.
Товарищ Оболикшто еще прежде сказал, что в деле главным будет Арехин — он был здесь, знает место, знает обстоятельства, знает, наконец, в лицо убийцу.
Сашке показалось, что товарищ Оболикшто не слишком верит в то, что жилец подвальной комнаты и есть упырь. Но от обыска их не убудет. Глядишь, что и найдется. Всегда что-то находится. Если человек без колебаний предлагает империалами платить…
Они подошли к воротам. Те, как и положено, были заперты. Позвали дежурного. Подошел человек, в темноте не разберешь, из бывших или пролетарий.
— Что вам угодно? — спросил дежурный. Ясно, бывший.
— Уголовный сыск, — ответил Арехин. Хорошо ответил, по-нашенски. А то бы начал политесы разводить — будьте любезны, милстидарь… Неловко.
— Разрешите взглянуть на документ?
— Маузер наш документ. Показать?
Тоже правильно, тоже по-нашенски.
— Нет нужды, — ответил дежурный, и в воротах открылась дверь. — Какая нам, собственно, разница.
Это он на что намекает?
Но Арехин внимания не обратил, шагнул в ворота, прошел арку и оказался во дворе.
— Двор этого дома и сорокового бок о бок. Заборчик деревянный прежде был, да на дрова растащили.
Ага, ясно.
Узнав, что им нужен соседний дом, дежурный вздохнул с облегчением. Что толку в таком дежурном? Оружия у него нет, придут бандиты, что делать будет?
А ничего, если жить хочет. Откроет ворота, и только. Как им открыл.
Двором они подошли к сороковому дому. Тут дежурного не было — то ли у ворот стоит, то ли вовсе нет, дом маленький, жильцы старенькие.
— Из подвала есть два хода. Один обычный, через дом. Другой — через погреба.
Действительно, во дворе поодаль был вход в погреба, закрытый, впрочем, на замок.
— Изнутри снимет дверку с петли, секундное дело, — и все, — шепотом объяснил Арехин.
Хитро.
— Вас я бы попросил остаться здесь, — сказал он Лютову и товарищу Оболикшто. — Преступник наверняка будет выбираться этим ходом. А я с Александром пойду в дом. Не думаю, что у преступника есть сообщники.
— А хоть и есть, — равнодушно сказал Лютов. — Патронов на всех хватит…
Товарищ Оболикшто не сказал ничего, только маузер достал из кобуры. И правильно. Чего трепаться. За него маузер скажет.
Черный ход на ночь заперли, но ни стучать, ни ломиться Арехин не стал. Вытащил набор отмычек, немножко поколдовал, дверь и открылась. Ай да тезка!
Налаживали они электричество, налаживали, а темнота осталась. Не жгли электричество зазря, берегли. Правильно берегли, но в эту ночь могли бы и побаловать себя светом.
Не стали. Ну и ладно.
10
После болезни — той, детской, — Арехин удивлялся, отчего это другие в темноте видят плохо или вовсе не видят. Повзрослев, в гимназии узнал ученое слово «никталоп». Звучит обидно, вроде остолопа, а означает совсем другое — способность видеть ночью. У кошек, сов, волков встречается сплошь и рядом, а у людей редко. Он о своей способности помалкивал, еще будут котом дразнить: Тиша, Тиш, поймай мышь!
Но сейчас он был не один, и потому следовало позаботиться
об освещении. Проще всего было щелкнуть выключателем, но он предпочел способ более традиционный: достал свечу и зажег. Свеча у него была с собою, в футляре дорогой сигары, чтобы не сломалась, не покривилась.
Горящую свечу он передал тезке О. Пусть хоть одна рука у того будет занята. Сам Арехин шел тихо, почти бесшумно, американские ботинки на каучуковой подошве позволяли, но тезка топал за двоих. Сапоги есть сапоги.
Они спустились вниз. Наверху, верно, вздохнули с облегчением — не к ним. Если что услышали. Могли и не услышать — дом крепкий, стены, перекрытия толстые, добрые. Даже внутренние двери, он обратил внимание, дубовые. Старая работа.
Внизу беспокоить было некого — за исключением жильца квартиры ноль-пять. Но они к нему и шли. Внезапность и натиск? Нет, спокойствие и уверенность. Они — представители власти, а не налетчики.
Дверь оказалась запертой изнутри. Он днем заметил — засов крепкий да крюк.
Перед дверью остановились, постояли, прислушиваясь. Слух у Арехина был под стать зрению, кошачий. Никого за дверью нет.
Он, собственно, этого и ждал. Достал проволоку, просунул в щель, повозился немного. Сначала крюк откинул, потом отодвинул засов. Простенький, дворнику запираться не от кого.
Дверь открылась тихонько. Петли смазаны. Жилец постарался. Для уюта, чтобы соседей не беспокоить. Хотя соседей в полуподвале у него и не было никаких. Деликатность чувств, тонкое воспитание. Или просто — предосторожность. Жилец отсутствовал. Куда ушел? В другую дверь, которую отодвинутый шкаф теперь не загораживал.
От электрической розетки тянулся провод, уходящий в слегка приоткрытую дверь. Арехин пригляделся. Удлинитель, и хороший удлинитель, лучше проводки.
Он распахнул дверь пошире. Тьма та же, если не гуще — здесь окон не было вовсе. Зато тишина утратила целостность. Слышались не звуки, нет, только намеки, смутные даже для очень чуткого уха.
И доносились они снизу.
В дальнем углу комнаты обнаружилась идущая вниз винтовая лестница. Железная. Ну-ну.
Арехин начал спускаться; следом, чуть ли не буквально становясь на голову, шел тезка О.
Если квартира ноль-пять располагалась в полуподвале, то теперь они были в полутораподвале. А то и ниже — лестница была в тридцать восемь ступенек.
Вероятно, здесь располагался подземный склад, как во всяком порядочном купеческом доме. Большой склад, с запасом, мало ли. Но склад разгороженный, и получалось несколько залов. Коридор, в котором оказались они с тезкой, был и широким, и высоким. Из-за ближайшей двери доносился шум — негромкий, механический. И свет пробивался. Но и свет, и шум Арехина не тревожили. Что свет, пустое. Гораздо тревожнее был запах. Запах крови.
Тезка, молодец, свечечку задул. И то, зачем свеча, если за дверью лампочка в десять свечей?
Он шел крадучись, но голос из-за двери обратил все предосторожности в прах:
— Эй, электротехники! Заходите, не бойтесь! Я целиком — ваш!
Арехин на мгновение замер, потом сделал знак тезке О: я пойду один.
Тезка понял, поднял маузер — если что, не подведу, отомщу за смерть.
Приятно сознавать…
Арехин вздохнул, шагнул к двери. Открыл медленно, вошел тоже медленно, руки держал перед собой, чтобы видно было — пустые.