Под ногами сосновые опилки, будто в мастерской гробовщика. Не очень свежие, где ж их, свежих, взять, но и не совсем древние. Еще лизолом пахло, хлоркой. Маскирует кровь. И для дезинфекции, вероятно, тоже.
— Не опасайтесь, я говорю, — голос шел из-за ширмы в углу. Туда же шел и электрический провод. — Я и сам думал обратиться куда следует, только решить не мог никак, куда все-таки следует.
Ширма отодвинулась, открывая говорящего, которым, конечно, был давешний подвальный жилец. А рядом стоял странный аппарат — резиновые трубки, моторчик, маховик — машинерию Арехин разглядывать не стал, не она главная. Главной здесь была голова на железной шее. К ней и шли трубочки.
— Это…
— Это очередной опыт, умеренно удачный. Но разве можно работать в такой обстановке? — повел рукой подвальный жилец. — И вдобавок ко всему — перебои с электричеством. А они больше трех часов без электричества не могут.
— Они?
— Подопытные. Лиза, Лиза! — заговорил он громко. — Ты еще слышишь меня?
И тут голова открыла глаза — всего на мгновение, но и этого было достаточно.
— Видите, умирает, — констатировал подвальный жилец. — Нет, я непременно должен получить лучшие условия. Лабораторию. Или даже целый институт. Представляете, что можно будет сделать в институте?
— Что?
— Да что угодно. Пересадить голову на новое, молодое тело. Или подшить человеку жабры акулы — пусть покоряет моря. Или просто продлить жизнь лет так на двести-триста. Заманчиво?
— Заманчиво, — сказал в раздумье Арехин.
— А то, что пришлось для опытов использовать людей, то опять же из-за плохих условий. Вы ведь сотнями расстреливаете, и все больше молодых, крепких. Я отберу среди них столько, сколько потребуется, и в институте, прямо в операционной и проведу нужные действия. А то прямо как идиот, право, бегаешь по городу с головой в одной руке, запасом крови в другой… Нет, если я занимаюсь делом государственного значения, государство просто обязано создать мне условия, разве не так?
— Пожалуй, вы правы, пора государству сказать свое слово. — Арехин выхватил из внутренних карманов маленький вороненый пистолет. Два выстрела — по коленям.
Вбежал тезка О с маузером наготове.
— Где? Куда?
— Никуда, — Арехин туго бинтовал раны упыря.
— Это зачем?
— Приказ взять живым, — вздохнул Арехин.
— Приказ товарища Оболикшто?
— Берите выше, Александр. Много выше. Взять живым, стрелять только по ногам. Вот мы приказ и исполнили…
11
— Ну, покажите, покажите! — Сашка чуть не дрожал от возбуждения.
Арехин, кривя губы в странной усмешке, расстегнул кобуру и вытащил вороненый маузер. К рукоятке была прикреплена пластинка, на которой было выгравировано: «Товарищу Арехину за героизм» — и подпись.
Посмотреть на оружие, а больше на подпись пришли все сотрудники МУСа.
Товарищ Оболикшто долго тряс Арехину руку, говорил громкие слова, а Арехин ждал, когда будет прилично уйти со службы домой.
На столе товарища Оболикшто зазвонил телефон.
Товарищ Оболикшто поднял трубку, выслушал сказанное, ответил «есть» и повесил трубку на место..
— Вас опять вызывают в Кремль, товарищ Арехин. Срочно. С одним сопровождающим.
— Сопровождающим?
— Возьмите Сашку, он заслужил.
Спорить, к восторгу Сашки, тезка А не стал.
Вложил именной маузер в кобуру, а кобуру передал товарищу Оболикшто:
— Будьте любезны, положите в сейф покамест.
Товарищ Оболикшто только крякнул.
Арехин с Сашкой быстро покинули здание. Чуть далее ждал «Паккард».
— Ну, Арсений Иванович, похоже, пришло время. С Богом, — сказал Арехин шоферу.
Тот слегка покраснел, перекрестился размашисто:
— С Богом, Александр Александрович.
Сашка таких цирлих-мирлихов не понимал, а в Бога и вовсе не верил, но, быть может, так положено перед поездкой в Кремль?
— Вы, Александр, маузер приготовьте. На всякий случай. Только сгоряча не стреляйте в полкового врача.
— В кого?
— Это я так… Просто — не стреляйте сгоряча, и все.
— Я и не стреляю. А зачем вас опять позвали в Кремль, вы ж там утром были, когда наградной маузер получали.
— Значит, понадобился. Либо я, либо маузер, — Арехин говорил серьезно, не поймешь: шутит, нет?
— А с этим… с упырем что сделали?
— Пока не решили. Возможно, он действительно получит в свое распоряжение лабораторию или даже институт.
— А как же убитые?
Арехин не ответил.
— Я вот что думаю, — продолжил Сашка, — вот он голову Елизаветы, как ее… Викторовны, вот, в ведре унес вместе с кровью. Но ведь ведро — случайность, а убивать он шел намеренно. Куда бы он тогда дел и голову и кровь, если бы ведра не оказалось?
— Он их не прямо в ведре нес. У него два резиновых мешочка были, на особых застежках. В один мешочек он голову поместил, а в другой кровь. А потом мешочки в ведро поместил, чтобы надежнее. А так у него еще и обычный мешок был, с мешками сейчас всяк ходит, неприметно…
— Ага… — Сашка еще хотел спросить, правда ли, что отрезанные головы по нескольку дней жили, но здесь «Паккард» остановился: дорогу перегородила подвода, а возчик никак не мог управиться с норовистой лошадью.
— Ну, Александр, приготовьтесь!
К чему готовиться, Сашка спросить не успел: отовсюду вдруг стали стрелять, и он понял, что стреляют по «Паккарду» и, следовательно, по нему.
Тезка А вывалился из автомобиля, покатился по мостовой и, пока катился, все стрелял из своего маленького пистолета. Наверное, метко стрелял, потому что шофер, выскочив вслед, только водил из стороны в сторону дулом большого американского револьвера, но стрелять не стрелял.
— Похоже, вы их всех положили, Александр Александрович, — наконец сказал он.
— Надеюсь, — ответил Арехин, поднимаясь с мостовой и отряхивая свое дивное пальто.
Народ жался по сторонам. Послышался шум грузовика. Две дюжины красногвардейцев — латышских стрелков — повыпрыгивали с кузова.
— Все, Александр, наша работа кончилась. Дальше делом займется чека.
— Каким делом? О замоскворецком упыре?
— О покушении на вождя революции товарища… — Арехина заглушил взрыв бомбы: кто-то бросил ее в латышей. Завязалась перестрелка. Арехин опять упал на мостовую, потянул за собой и Сашку.
— Видишь, остались еще, — сказал он.
— Кто? — Выставив руку с маузером перед собой, Сашка искал цель — и не находил.
— Спрячьте, а то свои же и убьют, — посоветовал Арехин. Сам он лежал, уткнувшись головой в мостовую, и никаких пистолетов никуда не направлял.
Сашка послушался и тоже притворился мертвым. Так два мертвеца и лежали рядом, лежали и переговаривались:
— Они думали, что в «Паккарде» ездит кто-то из вождей. Ну, и в Кремле слух пустили: да, ездит, и не просто, а к любовнице. Поверили. Организовали покушение. Здесь-то их, голубчиков, на горячем и взяли.
— Так вы…
— Был приманкой, разумеется.
— Потому и машину вам дали?
— Именно. Кто будет покушаться на Арехина, кому я нужен? А раз в «Паккарде» — то непременно вождь. Вот они и поверили.
— А кто «они»?
— Чека их знает, — уклончиво ответил Арехин.
Наконец стрельба стихла.
Арехин поднялся вдругорядь, с грустью осмотрел еще недавно чистенькое пальто. Поднялся и Сашка. Ему проще — шинель ко всему привычна.
К ним подошел чекист, что-то сказал не по-русски, Арехин так же не по-русски ответил.
Потом взял Сашку за рукав и повел прочь:
— Двоих взяли живьем, не следует, чтобы они нас видели.
— Пусть думают, что ехал вождь?
— Верно.
— А как мы теперь в Кремль попадем? Пешком?
— А в Кремль нам теперь вовсе и не нужно попадать. Нам теперь нужно домой. Почиститься, умыться, отдохнуть.
И они расстались. Каждый пошел к себе: Арехин в свой музейно-буржуйский дом, Сашка — в общежитие имени товарища Чернышевского.
Ничего, завтра свидятся