А Ромка со всех ног мчался в метро. Выскочив на «Соколе», он пересел на трамвай, проехал одну остановку, затем пробежал вдоль длинной широкой улицы и свернул налево. В искомом доме был старый лифт с закрывающейся вручную решетчатой железной дверью. Мальчик поднялся на пятый этаж и позвонил в пятьдесят первую квартиру.
Дверь юному сыщику открыла пожилая женщина в синих джинсах и черном свитере с высоким, облегающим шею воротником. В такой одежде она выглядела значительно моложе своих лет. Женщина с удивлением взглянула на незнакомого черноглазого подростка, одетого в не по сезону теплую куртку.
— Ты ко мне?
— Если вы Зинаида Егоровна, то к вам.
— Это я, — призналась женщина. — Но тебя я не знаю. Кто ты такой?
Еще по дороге сюда Ромка тщательно продумал свой предстоящий разговор с бывшей Мишиной соседкой.
— Меня зовут Рома, — спокойно сказал мальчишка. — А приехал я к вам по просьбе новых родителей мальчика Миши. Он раньше рядом с вами жил, помните? — Ромка кивнул на пятидесятую квартиру и, достав из сумки еще один комплект предусмотрительно отпечатанных на принтере фотографий, спросил: — Хотите посмотреть, каким он стал теперь?
Женщина взяла в руки фотографии и сразу засуетилась
— Конечно, разве я могла о нем забыть? Да ты проходи, что стоять на пороге?
Ромка без всякого стеснения протопал вслед за хозяйкой в ее большую, заполненную цветочными горшками комнату, посмотрел по сторонам и уселся на мягкий диван.
— Как же я рада, что с мальчиком все в порядке, — рассматривая снимки, почти словами Ирины Федоровны сказала Зинаида Егоровна. — Смотри-ка, как он теперь богато живет. Машин-то у них сколько, батюшки! А в доме обстановка какая! Как в кино прямо. Картины на стенах, цветы в вазах… А в цветочных горшках — сенполии. Ах, какие изумительные!
Заметив вопросительный Ромкин взгляд, она пояснила:
— Это цветы такие. Африканская, или узамбарская, фиалка. Маша говорила, что у них в Америке это комнатное растение номер один. Больше трехсот фирм его разведением заняты. А это что? Камин? Какой красивый!
— Красивый, — подтвердил Ромка, терпеливо пережидая ахи и охи бывшей Мишиной соседки.
— Все у него теперь, значит, есть. По правде говоря, здесь они тоже неплохо жили, хоть и не в таких хоромах. Мы с Людочкой, Мишиной мамой, дружили не один год: то она ко мне прибежит за луковицей или яичком, то мне у нее что-нибудь понадобится. А сколько раз я сидела с ее Мишенькой, когда ей не с кем было его оставить! Словом, жили мы так, как и полагается хорошим соседям. Ну и, конечно, она со мной делилась всем, что происходило в ее жизни, секретов между нами никаких не было. Я думала, что так всегда будет. Да только вот как она, жизнь-то, подчас оборачивается, — женщина всплакнула и смахнула слезу со щеки, а потом спохватилась: — Так зачем они тебя ко мне послали?
— Мишиных новых родителей почему-то интересуют подробности той катастрофы, — осторожно сказал Ромка.
— Да ведь я Маше, когда она здесь была, вроде бы все, что знала сама, рассказала. Откровенно говоря, там и рассказывать-то было нечего. Авария — она и есть авария. Ужас один, да и только. Не понимаю, зачем ей снова надо это ворошить.
— А отчего она произошла?
— Гаишники сказали, что водитель автомобиля не справился с управлением. Схему какую-то нарисовали, так оно по ней и выходило. Видать, судьба…
— А кем он был, этот, как его, забыл фамилию, ну, который за рулем сидел?
— Ставицкий, — с готовностью подсказала Зинаида Егоровна. — Сергей Ставицкий, да. Он был Людочкйным другом, они вместе в школе учились, чуть ли не с первого класса. А потом его следы затерялись, и только незадолго до аварии они встретились вновь. Не к добру встретились. — Она горестно вздохнула и замолчала.
Но Ромка не собирался останавливаться и продолжал гнуть свое.
— А кем он работал?
— О, кажется, он был каким-то банкиром, — ответила Зинаида Егоровна. — И Людочка мне об этом как-то раз говорила, да и деньги у него водились, причем немалые, и автомобиль шикарный был, иномарка какая-то. Да только оказалось, что не в деньгах счастье. А откуда ты Мишу знаешь? — заинтересовалась она.
— Мама моего друга работает в детдоме, в котором жил Миша после аварии. А у нас в Америке есть знакомая. Мы ее попросили, и она сообщила нам адрес Мишиной электронной почты, и теперь мы с ним переписываемся. Эти снимки он нам тоже по е-мейлу прислал, — охотно объяснил Ромка.
— Теперь понятно, а то смотрю, то ли фотографии, то ли картинки какие, никогда таких не видела. Ты мне их оставишь?
— Конечно, если хотите.
Ромка кивнул, а сам подумал, что ему теперь снова придется тратиться и покупать новую фотобумагу для принтера, а она жутко дорогая. Но, услышав следующие слова Зинаиды Егоровны, тут же забыл о своих денежных затруднениях.
— Вы как сговорились все. Не так давно о Мише меня еще один человек расспрашивал.
— Какой человек? — юный сыщик чуть было не вскочил с места, но женщина, не обратив внимания на странную реакцию мальчишки, спокойно ответила:
— Еще один бывший Людочкин одноклассник. Он сказал, что хотел бы поговорить или с Мишей, или с его новыми родителями, поинтересоваться, как он теперь живет. Но я ему не дала ни номера их телефона, ни адреса, сказала, что потеряла. Решила, что незачем людей и мальчика зря тревожить. О чем ему с ними разговаривать? Я и то не звоню туда, неудобно как-то. А ты, случайно, не знаешь, Миша вспомнил об аварии?
Ромка покачал головой.
— Кажется, нет.
— Он ведь не сразу понял, почему оказался в больнице. Забыл о том, что они в тот день вообще куда-то ехали. Маленький кусочек жизни тогда полностью выпал из его памяти. Но так оно и лучше. Незачем ему вспоминать об этом. — Зинаида Егоровна, словно соглашаясь сама с собой, медленно покивала головой. — Мать все равно уже не вернешь, а страдать ребенку ни к чему.
— А почему он потерял память? — спросил Ромка. — Не представляю, как это взять и чего-то забыть. Только старики все забывают.
— А я вот по «Эху Москвы» слышала о новом открытии японских ученых. Оказывается, человеческий мозг вообще ничего не забывает, а откладывает лишнюю информацию как бы в архив. А со временем кто-то извлекает ее оттуда, кому-то это делается не под силу, а старики и вовсе теряют доступ к своему архиву.
— Как в поломанном компьютере, — заметил Ромка.
— Я не очень разбираюсь в компьютерах, но, наверное, так, — согласилась женщина. — Временная амнезия — потеря памяти — бывает и у молодых людей, и даже у детей. Очень тяжелые жизненные моменты как бы закрываются особой заслонкой, чтобы человек не страдал и мог вернуться к нормальной жизни.
— И что, Миша еще может вспомнить то, что с ним тогда было? — задал новый вопрос Ромка.
— Конечно, почему же нет? Но сначала ему нужно как следует отдохнуть и прийти в себя, иначе от этих воспоминаний с ним еще, не дай бог, случится что-нибудь.
— Ясно. Потому-то и Ирина Федоровна, и Светлана Анатольевна нам говорили, что его нельзя волновать. А в Мишиной квартире кто теперь живет?
— Новые жильцы. Совсем другие люди, чопорные какие-то, высокомерные, к ним уже не забежишь просто так, поболтать или чайку попить.
— А вещи Мишины куда делись?
— Часть продали, часть раздали. Некоторые Маша взяла с собой. Фотографии семейные, к примеру. Книжки некоторые.
— И «Винни-Пуха»? — вдруг спросил Ромка.
— Что? — Женщина вдруг нахмурила брови, словно пыталась что-то припомнить, а потом ответила: — Не знаю.
— Ну, я пойду. — Ромка поднялся с места и уже у двери уточнил: — А этот Ставицкий — он точно был банкиром?
Хозяйка квартиры развела руками:
— Так мне Людочка говорила.
Выскочив из подъезда, Ромка кинулся бежать по длинной улице к трамвайной остановке. Он мог доехать либо до станции метро «Аэропорт», либо до «Сокола», но как назло трамвая ни в ту, ни в другую сторону очень долго не было. Ромка стоял на остановке, жалея о том, что так быстро бежал и совершенно напрасно потел в своей теплой куртке, не догадавшись ее снять. Снова бежать к метро ему не хотелось, и потому, когда он, наконец, дождался трамвая, а потом на метро добрался до своей «Рижской», шел уже одиннадцатый час. Лешка со Славкой встретили его во дворе.