— Они не предавали меня. Он убил их, — последнее имя. Она облизнула сухие, истерзанные дымом губы, сказала, чтобы лишить его силы. — Майлс Кроуфорд.
— Он вас ранил, — так тихо. — И он умер. И они позволили себе не ожидать атаки, их предательство было в их беспечности. Я бы сам убил их за это, если не он.
«Они убили других его Щитов, пока Кроуфорд был занят ловушкой для меня. Это была моя вина, конечно. Я слишком высоко себя оценила».
— Очень успокаивающе, — но дыхание прервалось. Он склонился ближе, почти прикосновение было интимнее, чем могли хоть когда-то быть его пальцы.
— Вы знаете, что я, — выдох.
«Я не уверена».
— Есть подозрения.
Еще одна причина не доверять ему. Кое-что в Щите ее беспокоило, и, если ее подозрения были верными, легкость, с которой он задушил Кроуфорда, была плохим знаком.
— Легко доказать.
— А если я хочу, чтобы подозрения ими и остались? — ее голос звучал как чужой. В нем не было едкости, которую Эмма обычно ставила за каждым словом.
— Нельзя потакать тайнам, Прима. Это, — он коснулся ее, теплые пальцы скользнули под спутанную массу ее волос, погладили ее шею, — маленькая слабость.
«Хорошо, что ты не знаешь о других моих слабостях», — она вскинула голову, расправила плечи и отошла от ладони Микала.
— Благодарю, Щит. Можешь идти.
Он опустил руку.
— Хотите, чтобы я спал у вашей двери, как пес?
«Ты стал бы? Как очаровательно, — ее обувь была грязной, она принесла в дом золу и еще много всего. Слуги разберутся утром. Еще одно платье было испорчено. И счет, посланный Грейсону, вряд ли получит денежный ответ.
Она не хотела звать колокольчиком на помощь для снятия платья, Микал это мог сделать. Частью дел Щита было служить как паж или фрейлина.
— Как хочешь, — не женственно. Но ее плоть чесалась, и настроение портилось.
— Это да или нет? — он даже был удивлен.
Она лишь пошла в спальню. Ее испорченные юбки тянули грузом, как и панталоны, и она хотела отомстить корсету, но сил не было. Пусть делает, что хочет. Она слишком устала, чтобы переживать.
Так она пыталась себе сказать, но услышала его шаги за спиной.
Глава двадцать первая
Знакомство
Прилив пришел после рассвета, заполнил город гулом ожидания. Туман не рассеялся, и дождь не разгонял его, лишь моросил порой. Город пах едко, и этот запах проникал даже в убежище мисс Бэннон.
Завтрак был, как и ожидал Клэр, роскошным. Радость притупило только присутствие неаполитанца в следах сыпи, который фамильярно прошел в дом и показывал плохие манеры. Ногти мужчины уже не были грязными, он нашел где-то черную шерстяную жилетку, а еще цепочку часов блеска, булавку для галстука с лиловым камнем без ценности. Его рубашка с высоким воротником была хорошего качества, но он все еще не подходил для высокого общества. Ментат решил, что это намеренный ход.
Туфли Валентинелли когда-то принадлежали джентльмену, и Клэр задумался, как они добрались до ног неаполитанца.
Мужчина мог двигаться бесшумно, как кот. Он этого не делал, топал по красивой бежевой комнате. Убийца не обратил особого внимания на украшения, он один раз взглянул на комнату, чтобы понять окружение, хмыкнул Клэру, нагрузил тарелку и оскалился одной из служанок. А та проигнорировала его, вскинув голову с медово-каштановыми волосами.
Клэр понял, что с мужчиной этим она уже пересекалась.
Очень интересно.
Валентинелли набил рот сосиской в яйце, жевал шумно. Он хлебал чай, вытирал пальцы о жилет, при этом стоял меж двух горшков с пальмами, волшебные прозрачные купола на которых позвякивали. Клэр разглядывал его пару мгновений, потягивая чай расслабленно и пробуя копченую рыбу на тосте. Судя по размеру столиков, мисс Бэннон обычно завтракала одна.
Мадам Нойон оставила его, налив чай, наверное, ушла помогать мисс Бэннон с нарядом и заниматься делами по дому. Стол для завтрака был из бледного ясеня, ножки были вырезаны в виде кувшинной, скатерть была поразительно белой, а блюдо — из изящного серебра, украшенного лебедем и молнией. Очень необычно.
Клэр доел, запил чаем с лимоном и решил начать разговор.
— Синьор, вы выглядите даже благородно.
Неаполитанец зло посмотрел на него. Он откусил еще кусок сосиски, чавкал, пока жевал. Его щеки в шрамах побледнели.
Клэр протер губы салфеткой.
— Ужасно интересно, что грубость для вас не естественна. Вас учили хорошим манерам. Вы привыкли действовать иначе, чтобы манеры вас не выдали.
Шея неаполитанца покраснела. Клэр мысленно улыбнулся. Ему нравилось угадывать.