Повозка грифонов лорда Грейсона лежала разбитой рядом с древней разрушенной башней, покрытой мхом. Холм дрожал, башня двигалась, словно цемент был подвижным. Молочный купол волшебной энергии мерцал вокруг смутной фигуры, чья поза сразу узнавалась: Левеллин Гвинфуд, граф Селвита, его светлые волосы трещали от волшебной энергии, ладони взлетали в длинных пассах, как и требовало выученное заклинание. Приготовление такой Работы требовало движений, что напоминали, как пропевать его дальше.
Она узнала и башню.
«Динас Эмрис. Вот, где я. Хорошо».
Пять оставшихся Щитов Главного рассеялись широким полукругом, защищаясь от злых грифонов. Трое грифонов — два рыжевато-коричневых и один черный — были с кусочками кожи и дерева, они тянули разбитую повозку мертвого канцлера, которая мешала им взлететь. Оставшиеся четыре львоптицы были чуть меньше, их оперение было не таким блестящим. Дикие, как она поняла с потрясением.
«Грифоны верны Британии. Они поняли его цель. Это удача».
Два тела — массы меха и перьев в крови — лежали на камнях. Щиты смогли убить двух львоптиц, может, черный был потерян в аварии колесницы.
Эмма заставила себя замереть. Она глубоко вдохнула, слушая заклинание, судя о структуре волшебного купола, защищающего Левеллина. Поверхность холма мерцала, и ей было бы плохо, если бы она подумала об этом, так что отогнала эти мысли и сосредоточилась.
«Ты одна, грифоны убьют тебя, как и Ллева, у них силен голод к плоти магов, они злы. И там Щиты, конечно, я буду для них угрозой. То, что они заняты, не значит, что они не смогут потратить на мое убийство минутку».
Ее пальцы задумчиво щипали юбки. Они нащупали что-то твердое, и из кармана она вытащила тупой нож Людовико. Микал нашел для него кожаные ножны, и она убрала его, подозревая, что не на ней неаполитанец нашел бы его. Она не могла недооценивать его, и она надеялась, что ей и не придется.
«Уже сентиментальна. Ах», — камень на горле стал холоднее, лед сковал шею, и ее пальцы болели, словно она ходила по улице в зимний день.
Она вытащила нож с черным лезвием из ножен, сунула их в карман на юбке и задрала левый изорванный рукав. Она приготовилась, сжала кулак и провела лезвием по предплечью.
Кровь потекла яркой линией. Она зашипела сквозь сжатые губы. Нож голодно дрожал, тупое лезвие пило волшебную силу и энергию пролитой крови. Земля под ней выгнулась, волна плавного движения отцепилась от шпиля башни. Камень рушился, и ее чуть не сбросило с края холма. Эмма дернулась, грохот ее падения в кусты затерялся среди какофонии. Заклинание разворачивалось, становясь чем-то схожим с низким и протяжным шипением Черной Мехитабель, грифоны удвоили усилия. Один из Щитов — тонких блондин — отвлекся на ее внезапное появление, один из грифонов повозки стал мутным пятном, бросившись вперед, клюв и когти атаковали. Плоть человека рвалась под железными когтями как бумага.
Эмма бежала, каждый шаг пронзал ноги болью, и ударяя по телу, доставая до шеи. Нож был опущен низко, голодно голося. Она бросилась в место, освобожденное Щитом, и тень пролетела над ней, дикий грифон нападал.
Она покатилась. Острые когти задели ее спутанные волосы, отрезая пару темных прядей. Она выплюнула Слово, волшебство ударило змеей, грифон закричал и отлетел со вспышкой крови в ясное небо. Она вскочила на ноги в броске, ее мышцы вспомнили уроки танцев в Коллегии, мерцающий купол вокруг Левеллина напрягся, готовясь к волшебному удару. Щиты кричали, другой Главный ревел заклинание, оглушая, добавляя шума к общему скрежету. Башня шевелилась, и ей не казалось, что поместье двигалось, как вода, меняясь, когда один огромный коготь дрогнул.
«Вортиген — Великий дракон, Бесцветный, — шептала «Principia», — и остров на его спине. Когда он проснется, половина острова обвалится, остальное станет дымящейся пустошью. Когда Вортиген поднимется, Британия умрет».
Но этого не будет, пока Эмма Бэннон еще дышит.
Она опустилась на колени, обрывки юбок рассыпались по неровным камням. Грифоны вопили, и один из Щитов выругался, хотя слово ее ни капли не удивило. Ее левая рука взметнулась, и яркий слабый заряд магии врезался в купол. Но это было лишь отвлечение. Щит неподалеку бросился в ее сторону, его широкая ладонь тянулась к ее левому запястью, но ему нужно было переживать из-за правой руки. Движение шло от бедра, как ее учил Джордиан.
Даже мертвыми ее бывшие Щиты хорошо ей служили. Воспоминание о терпении Джордиана было уколом, оно угасло, и она поняла, как сильно по ним скучала.