— И он убьет ради тебя своего дитя. Левеллин, ради Бога, не будь идиотом.
— Два, вообще-то. Два камня. Один был для Грейсона. Но, раз его постигла несчастная участь, один я могу отдать, — он облизнул губы, и сердце Эммы резко подпрыгнуло. — Только ты удерживала мой интерес долго, так что достойна такого подарка. Подумай, Эмма. Ты и я. Это не звучит мило?
«И ты убедил герцогиню Кентскую, что поможешь ей управлять дочерью. Вы друг друга стоите».
— Ты, — сообщила она, — сошел с ума. Я — слуга Британии, или ты забыл?
— Ты кланяешься этой волшебной гадине, потому что не видишь преимуществ. Хватит уже со мной играть. Я тебя знаю, Эмма. Внутри и снаружи.
Он не ошибался. Он был точнее, чем она хотела признавать, и осознание было холодной воды.
— Нет, — вода стала льдом, окутавшим ее. — Ты думаешь, что я предам Британию ради идиотских обещаний? Я бросила тебя, Левеллин, потому что ты стал скучным, — она глубоко вдохнула и произнесла непростительное. — Со Щитом проблем меньше, и он куда… атлетичнее, к тому же.
Щеки лорда Селвита побледнели. Его глаза вспыхнули, бледно-голубые, стекло запело, когда его пальцы сжались.
«Почти слишком просто. У всех мужчин одна проблема, и она в их штанах».
Он спешно вскочил на ноги, отбросил бокал. Он ударился о решетку камина и разбился, жидкость вспыхнула бело-голубым огнем. Магия бросилась к ней, и Эмма отбила ее с легкостью. Часть потолка разбилась, волшебный огонь пробил этажи и вырвался в ночь Лондиния. Губы Левеллина произносили Слово, и воздух наполнила удушающая пыль. Она была быстрее, выпалила заклятие, вода хлынула на разгорающееся заклинание, сбило Главного в кресло, откуда он выскочил. Кресло отъехало, ножки терзали ужасный ковер, и оно врезалось в обшивку из дуба.
Зазвенела сталь, раздались крики, но она их не слушала. Щиты Левеллина выбрались из коконов невидимости, но это была не ее проблема. В дуэли ее интересовал только другой волшебник. Щиты боролись сами.
И кольца нагрелись на ее ладонях, Левеллин встал с кресла с грохотом грома.
Еще никто из Главных не побеждал в дуэли с лордом Селвита.
Глава двадцать девятая
Сложно расстраиваться
Хорошо, что он принял коку. Иначе поездка была бы полным кошмаром. Стук шестеренок, пар и чары в жутком ритме могли вывести из себя чувствительный мозг ментата, недавно пострадавший, и довести до состояния полного безумия. Но место было неплохим, сидения с обивкой, и окно он закрыл, потому что не хотел, чтобы в салон залетел пепел, которыми были знамениты паровозы.
Сложность поиска, когда они прибыли в холодный туманный Довер, была почти заманчивой. Валентинелли мало помогал, потому что ему было все равно, куда он опустит свою голову, а Клэр требовал комфорта. А еще был вопрос анонимности, но потом был найден уважаемый отель, комната была защищена, и Клэр смотрел из окна на точки желтых фонарей на склоне города, а потом неаполитанец оттащил его и задвинул шторы с узором из ананасов. Зиг, поспавший в поезде, занял одну из кроватей, растянулся на покрывалах, не снимая туфли, и храпел порой.
— Porco, — оскалился Валентинелли, сев на стул у камина с углями. Клэр устроился в кресле, опустил ноги на неудобной твердой подушке для сидения, что была покрыта той же тканью с узором из ананасов, что и шторы. Его разум все еще был обострен, способность просила использовать ее.
Он сцепил пальцы под носом, закрылся от храпа Зига. Валентинелли смотрел на него, темные глаза были задумчивыми и почти скрытыми. Лампа на столике у локтя Клэра тепло сияла, огонь был приятным.
Вся тряска дороги чуть не вывернула из него отличный ужин. Кулон мисс Бэннон был холодным на его груди, и он задумался, как справлялась волшебница.
Клэр закрыл глаза.
— Э, mentale, — Валентинелли заерзал. — Используй кровать, нет? Я тебя вовремя разбужу.
— Мне удобно, спасибо. Я хочу подумать.
— Она и тебя зацепила, — смех неаполитанца не был веселым. — Стрига задела каждого из нас.
Раздражение Клэра росло.
— Раз вы не можете сказать ничего полезного, синьор, можете оставить меня в покое?
— О, полезное, — голос Валентинелли стал мрачным. — Мы очень полезны, mentale. Она отправила нас найти поставку. Опять как наживка. Посмотрим, что выйдет.
— Мы — не наживка, — Клэр тут же не согласился.
— О, нет?
— Нет. Более того, я верю, что мы — последняя надежда мисс Бэннон.
Неаполитанец молчал.
— Обдумайте это, мой благородный убийца. Мы — трое мужчин против врагов, что хотят разрушить Британскую империю, может, убить Ее физический сосуд. Если учесть связь мисс Бэннон с королевой Виктрис, вам не кажется, что она оставила нам защиту Ее величества? Это она сделала, отправив нас сюда. Она преследует врага, что намного опаснее, по ее мнению, чем мятеж или даже убийство. Она оставила нам эту часть заговора, и я нахожу эти сложности тревожными. А еще — вы заметили второго Щита? Должны были, он был на ужине. Мисс Бэннон подобрала себе того, кто похож на Микала, хотя так сильно сопротивлялась, и это заставляет думать, что ситуация очень плоха, — он склонил голову, глаза еще были закрыты. Приятная тьма за веками была с геометрическими узорами, там соединялись догадки и возможности. — И она оставила нас за столом и покинула дом, уводя преследование, давая нам все шансы, сэр, и она дал слово не использовать меня как наживку. Нет, мой благородный убийца, мисс Бэннон рассчитывает на нас. А я не думаю, что она привыкла на многих рассчитывать.
Тишина заполнила комнату. В тишине было несколько компонентов — шепот огня в лампе, треск углей и стук капель за окном. Туман тут был не желтым супом Лондиния, но все равно давил на город от белой скалы до железнодорожной станции, приглушая звуки пабов. Приглушал он и стук копыт механических лошадей, гул колес у отеля, и в теплой комнате сухо пахло солью.
Валентинелли выдохнул ругательство на своем языке.
— Вполне, — сухо отметил Клэр. — Не шумите, сэр. Я должен подумать. Буду жестоко честен: я не надеюсь выполнить задание, что дала нам мисс Бэннон, но я не хочу расстраивать ее.
А еще Лондинию — да и всей Британии — будет долго неудобно, если королеву Виктрис убьют, и Британия будет искать другой сосуд, или если королева будет снова несчастна под контролем матери.
«Несчастный сосуд означает несчастный остров», — а это плохая погода, урожай, болезни, что проникнут потом и во всю Европу.
И все это дело было оскорблением порядка, который предпочитал любой хороший подданный Британии.
Клэр вжался в кресло. Его дыхание стало глубже.
«Логических двигателей будет больше. Я должен быть готовым».
Со стороны казалось, что он спал, но он исполнял двойственность ментата: половина способностей была занята загадкой трех групп, желающих вреда Британии ради своих целей, искала, как развернуть все к хорошему результату. Другая половина, обостренная кокой, закрытая от отвлечений, совершала сложные ментальные упражнения. Логический двигатель заставлял его решать уравнения без подготовки, и они теперь были на ментальных досках, он решал их на досуге, искал узоры за их белыми взглядами.
Клэр работал, не двигаясь, пот был на его лбу.
Он всплыл от хватки неаполитанца на его руке.
— Просыпайся, mentale, — прошептал убийца. — Корабли прибывают.
Лампа дымилась, тени падали на обои с ананасами. Чертова комната была храмом тропических фруктов. Клэр осторожно вытянул ноги. Тело порой протестовало после долгого периода бездеятельности. После пары минут растяжек, за которыми наблюдал удивленный Валентинелли, он нашел шляпу и не удивился, когда Зигмунд зевнул и почесал ребра, осторожно выглядывая из окна.
— Слишком тихо, — пробормотал баварец. — Не нравится мне это.
— Людо тоже, — убийца в этот раз не звучал едко. — Но дело может быть в приливе. Или тумане.
Клэр умылся в чаше, через четверть часа они шли в густом тумане к пристани. После похода там они уже не жаловались на тишину.