Или ей было так больно от потери, что она не рисковала говорить об этом.
Он не успел обдумать это, карета остановилась, и она потянулась к двери. Но дверь открылась сама, распахнулась. Микал с мрачным видом дышал глубоко, но не тяжело. Он быстро двигался каким-то методом — хотя улицы были достаточно просторными для маневров — и Клэр не узнал, каким, до сих пор.
Она приняла руку Щита, вышла из кареты, и Клэр снова вел себя не как джентльмен.
«Что со мной? — Чувства или нет, но он не должен был так обходиться с леди. Конечно, если он правильно угадал происхождение мисс Бэннон, она не привыкла к доброму отношению. — Ты несколько раз видел ее характер. Ты ведешь себя гадко».
Клэр вылез из кареты, как старик, хоть и не ощущал проблем с телом. Нет, беда была в его голове.
Она убедила его, что ментальные способности не притупятся. Очень мило.
«Хватит ерунды», — его туфли стучали по камням, которые дважды в день подметал конюх, и от этого звука шум в ушах на миг притих.
Мисс Бэннон пошла вперед, склонив голову, словно борясь с сильным ветром. Микал не следовал. Щит замер, смотрел на фигуру в черной вуали, она запиналась, тихо шагая.
Он повернул голову с медленной грацией и осмотрел Клэра с головы до ног. Тусклое солнце отметило, что он был в черном бархате, а не в оливковом костюме, может, мисс Бэннон настояла. Мнение Щита о Валентинелли граничило с недоверием, и Клэр решил, что это симпатия мисс Бэннон к убийце…
Цепочка логики оборвалась, тон Микала был тихим, приятным и леденящим:
— Ментат, — пауза, мисс Бэннон пропала за дверью. — Я не знаю, что произошло между тобой и моей Примой.
«И это хорошо».
— Нет?
Тень улыбки изогнула уголок рта Щита на миг. Его взгляд изменился.
Клэр отшатнулся к карете. Он ударился о ступеньку кареты до синяка.
«Хватит нелогичных чудес на сегодня. Мне этого хватит».
— Нет, сэр, не знаю, — прошипел он. — Молитесь, чтобы я не узнал.
— Это угроза, сэр? — он старался звучать менее испуганно.
— Не угроза, человечек, — Микал улыбнулся, и это было жутко. — Предупреждение.
Он пошел по двору.
Хартхелл, кучер, ворковал с лошадьми, и конюх с широкими черными глазами и кривым телом вышел из тени конюшни и поспешил помочь. Звери фыркали, топали, бока сияли, копыта цокали, как колокольчики, высекая из камней искры.
Клэр прислонился к грязному боку кареты. Заморосило, и его нос заполнил едкий запах тумана. Нога болела, голова была полна шума, и он подозревал, что ему плохо.
Немного коки ему поможет. Сначала он переоденется, а потом скажет Людо поспешить…
Но Людо не было, он остался в холодной земле, и кровь колдуньи была на его гробу. Этого, может, неаполитанец и хотел. Лучше было бы сгореть, как делали с воинами язычники в холодных странах.
Глаза Клэра были полны горячих слез. Он спешил в дом, радуясь, что слуги еще не вернулись с кладбища и не видели его в таком состоянии.
Глава восьмая
Я просвещу тебя
— К вам посетитель, мэм, — Финч скривился со страхом. Он словно съел лимон, значит, его впечатлял статус гостя… или наоборот.
Эмма убрала от глаз мокрый платок. Ее кабинет был плохо освещен, кожаный диван, на который она рухнула, был слишком твердым. Но это был не пол, и если мебель видела, как она себя вела, какой слабой казалась, она не расскажет.
Как и Финч, и она мягко ответила:
— Я не принимаю, Финч. Спасибо, — полки с книгами в кожаных обложках — все были полезными — хмурились, но огонь в камине приятно согревал.
Финч тихо кашлянул.
«Ясно».
— Хорошая карета следовала за нами от кладбища, — пробормотала она. — Да. Они не передали открытку?
— Нет, мэм.
«Конечно».
— Микал?
— В курсе, мэм.
«Надеюсь, он…».
— Что скажете о карете, мистер Финч? — ее дворецкий казался обычным, но не был глупым. Его не обмануть так просто.
Его скривившееся лицо напряглось, ошейник вдавился в кожу. Ошейник продлевал ему жизнь, но он все равно старел.
— Не карета, а стража. Они следят за всей улицей, мэм.
— Вот как, — они все старели. Северина Нойон порой хромала, старые раны давали о себе знать. Изобель и Кэтрин, когда-то юные девушки, уже не были молодыми, они вышли бы замуж, не будь у нее на службе. Как и Бриджет с Элис. Ей стоило заняться этим.
Жизнь Примы была долгой, это было бременем и без философского камня. Она хотела сделать Клэра вне времени, а еще успокоить совесть.
Но все же…
Финч вернул ее в реальность.
— Они прибыли одновременно с поваром и девушками.
«Они не хотели, чтобы их заметили волшебница или Щит, ведь мы могли ощутить слежку за домом. Я обиделась бы», — она невольно вздохнула.
— Слуги?
— Присутствуют, мэм. Карета хороша, но без украшений. Механические лошади дорогие. Черные как… черные, мэм.
«Как смерть».
— Очень интересно, — она прижала кружевной платок к потному лбу. — Хорошо, я приму только одного человека.
— Мне принести чай?
«Чашечка была бы хороша».
— Нет. Ром. И витэ.
— Да, мэм, — он звучал радостно, хоть знал, что витэ с запахом фиалок испортит желудок хозяйки.
— Спасибо, Финч, — если она угадала насчет кареты, выпивка пригодится.
Не только ей.
— Да, мэм, — повторил он и ушел. Его плечи были расслабленными от осознания, что госпожа понимала ситуацию. Как обычно, ее спокойствие вызывало уверенность у слуг.
Эмма позволила себе с болью вздохнуть.
Конечно, Клэр был… расстроен. Странно, что он не спросил раньше. Для логической машины в отвлекающей плоти он казался… наивным.
Она медленно встала, ладони знакомыми движениями поправили платье. Она опустила вуаль — лицо в слезах и спутанные кудри не были видом, в котором она хотела принимать неприятности.
Быстро моргая, Эмма Бэннон опустила голову и прошла к двери.
Березовая мебель, синие подушки, обои нежно-голубые, как летнее небо. Зеркала тускло сияли, хотя шторы были сдвинуты — полоска сада у каменной стены была не лучшим видом, хотя порой Эмма думала о небольшой иллюзии — может, озеро? Вот только это ослабляло эфирную защиту, хотя стекло отлично помогало строить иллюзию.
Она стояла у холодного камина — без огня в комнате было прохладно. Это отражало ее чувства насчет всего дня, она с тоской посмотрела на диван. Но нет, она хотела преимущество, потому стояла.
Воздух задрожал, дверь открылась.
— Мэм, — прошептал Финч, пропуская гостя вперед.
Фигура в черном и вуали, и показалось, что это отражение. Или дно темного колодца. Но эта женщина была чуть выше Эммы и круглее. Ее черное платье было как у вдов, камни сияли, она убрала вуаль пухлыми пальцами.
Беззвучная вспышка, как молния перед громом, и Эмма сжала губы, а потом скрыла это.
Но она не присела в реверансе. Гордость была грехом волшебницы.
«Может, я научилась ценить себя».
Лицо за вуалью тоже было круглее, показывало следы времени, заботы и хорошей еды. Девушка, которой она была, пропала. Груз правления сделал из нее женщину со слабым подбородком, но взгляд пронзал, глаза были черными полностью, в них были созвездия, которые даже волшебница не могла назвать. Ее щеки были шершавыми и румяными, и, может, повезло, что Александрина Виктрис, королева Островов и императрица Индуса, сосуд правящего духа, не знала, как сильно схожа с умершей матерью.
Комната дрожала, как масло на поверхности пруда в ветреную погоду. Пыл Примы мог взорвать дом, а с ним и улицу, если будет нужно, оставив дыру хаоса и нелогичности. Шрам не скоро заживет.
Зачем останавливаться? Лондиний стоило почистить. Может, если убрать камень с камня, взорвать деревья и заглушить птиц, Эмма Бэннон успокоится.
«Но разве я хочу спокойствия?».
Губы Виктрис дрогнули, может, от презрения. Точно не от изумления, как раньше.