Давая жизнь Георгию, Татьяна Дмитриевна Родина скончалась. Это привело к тому, что маленького Енюшу, белокурого ангелочка, хоть и любили, но от любви этой веяло холодом. В этой холодной любви Георгий вырос и пронес ее через всю жизнь. Сейчас, после разговора с сестрами Савостьяновыми, он снова чувствовал, как его сердце, которое совсем недавно заходилось от одного лишь присутствия Полиньки, а потом Юленьки, снова леденеет. В душе было холоднее, чем на улице, а зима-то выдалась в этом году суровая. Лед на речке получился такой толщины, что жители Старокузнецка устроили там ярмарку: торговали свежевыловленной рыбой, баранками, горячим сбитнем, бились на кулачках и плясали под гармонь. Георгий смотрел на это веселье без всякой эмоции.
«Уныние – самый страшный грех, – подумал он грустно. – Надо бы исповедаться и причаститься».
Вера в Бога часто спасала Родина не только от моральных страданий, но и от самых разных неприятностей. Так, однажды ему приснилось, как ангел-хранитель позвал его во двор разгребать снег, а Георгий еще отмахнулся, мол, не его это забота, и вообще ему руки надо беречь, завтра операция сложная… Но ангел не уходил, и Родину пришлось продрать глаза и посреди ночи оставить теплую постель, чтобы выйти на холод и подышать свежим морозным воздухом. Понятно, снег разгребать он вовсе не собирался, поскольку навалило его по самые окна, а снегопад и не думал прекращаться.
Однако в ту ночь Георгий до двора так и не добрался. Выйдя в сени, он увидел, что забыл с вечера потушить свечку. Свечка полностью обгорела и огонь с нее уже готовился перекинуться на стоящий рядом веник, а там пиши пропало… Уже потом, лежа в своей постели, Георгий долго пытался вспомнить лицо ангела-хранителя, но никак не получалось. Отчего-то ему казалось, что ангел этот говорил женским голосом. Может, даже маминым… При этом Родин не был истовым христианином, скорее «захожанином», чем прихожанином. Он не ходил в храм каждую заутреню, но если уж молился, то всем своим существом, самозабвенно и с открытым сердцем.
И сейчас он ощутил острую необходимость облегчить душу, потому и направился на исповедь к отцу Феликсу – своему старому духовнику, который знал его с младых ногтей.
Народу в храме было немного: будний день, перерыв между праздниками, да и в минус тридцать нашлось мало желающих пообщаться с Богом. Георгий по уже сложившейся привычке пропустил вперед всех, кто пришел на исповедь, и добрался до батюшки последним. Преклонив голову, он тихо, смиренно заговорил:
– Каюсь, грешен… Обидел человека. Даже двух. Двух невинных девушек, родных сестричек. На одной обещал жениться, да влюбился в другую. Потом чуть не сгубил обеих, и теперь они в больнице с сильнейшим нервным истощением, полной потерей памяти, а я… А я ничего не чувствую. Понятно, что свадьбы никакой не будет, да я, наверное, и не достоин любви. – Родин шумно выдохнул, поднял глаза и продолжил: – Я тоже словно потерял память. Прав был дед Пётра, нет знака – не женись. И Полиньке с Юленькой до свадьбы ли сейчас, когда им надо свой рассудок заново по крупицам собирать… Может, потому я и не уберег этих ангелочков, что полюбил обеих, но что же мне с этим делать? Мать моя умерла родами, да вы знаете, сами отпевали… Выходит, с первой же минуты, проведенной на этом свете, я был лишен всей полноты любви. В детстве мне ласки недодали, вот она из меня и фонтанирует теперь…
Родин говорил и говорил, и с каждым словом ему легчало, будто вместе с этими словами он вытаскивал ядовитые иглы из своей нарывающей души.
Когда он выговорился, отец Феликс немного помолчал, оглаживая свою густую черную с проседью бороду, а затем спокойно произнес:
– Ты, Георгий, не забывай: с тобой всегда рядом находится тот, кто любит тебя, несмотря ни на что, – Бог. Господь любит тебя таким, какой ты есть, всего без остатка. А любовь к женщине надо в себе воспитывать, как и прощение. Прости себя и всех, кто желал или делал тебе зло, и любовь не заставит себя ждать. Наклони голову.
Отец Феликс отпустил Родину грехи, а потом повел его в церковный двор.
– Идем. Ты должен это увидеть, чтобы все понять.
Обновленный и вдохновленный словами батюшки Георгий шел за ним, вспоминая, как в этом самом храме он стоял службу со своими братьями. Вспоминал, как они строго шикали на него, когда он, маленький сорванец, баловался с выданной ему свечечкой, приставляя ее к носу, как хоботок муравьеда…