Нина рассмеялась и предложила Сергею Борисовичу сесть. Перед этим он взглянул на стену, рассматривая «Театральный календарь».
— Кстати, насчет «Изгнанного Петербурга». На конгрессе присутствовал и Павел Сергеевич.
— Это кто?
— Извините, я забыл, что для вас он всего лишь Македонский. Все равно как Боярский, Филатов, Гафт. Это мне выпала честь называть его Павлом Сергеевичем. Ведь мы встречались не раз. Слово «друг», конечно, употребить нельзя: обладатели такого таланта могут дружить только с равноодаренными. Но назвать его своим приятелем рискну. Бедняга, он чувствовал себя неловко среди родовитых гостей и на фуршете спрашивал у них: известна ли дворянская фамилия «Македонские»? А ему объяснили, что такие фамилии начальство в семинариях давало крестьянским детям, приходившим учиться без фамилий. Павел позже рассказывал, будто его мужицкий прадед выбрал себе такую фамилию, потому что в избе, под печкой, в детстве нашел книгу про Александра Великого и научился по ней читать. Паша был очень гордый человек. Он хотел гордиться всем: талантом, фамилией, даже своими подругами. Какой ужасный и нелепый конец! И никто не знает, за что его убили.
Царев, наконец, сел в кресло. Воспоминания так подействовали на него, что он несколько секунд вглядывался в пол, не поднимая голову, а Нина стыдилась на него смотреть, дабы не смущать человека, погруженного в воспоминания о погибшем друге. Ее выручила секретарша, появившаяся в кабинете с большим подносом в руках.
За неполный месяц своего правления, Нина все-таки кое-что изменила в офисе. Если при покойным Даутове посетителям предлагался обычный «Липтон» в пакетике или растворимый кофе, то новая хозяйка кабинета ввела настоящую чайную церемонию. В маленьком чайнике, укрытом покрывалом-киской, был только что заварен прекрасный цейлонский чай. На подносе — фарфоровые белые чашки с ненавязчивыми золотыми былинками, хрустальная сахарница и высокий фарфоровый кувшин с кипятком. Любителей экзотики в трех, совсем малюсеньких чайничках ждали фруктовые «Майский ландыш», «Ветер из Китая» и «Утренний сад принцессы Аквитании». По углам подноса, подальше от запотевших чайников, стояли две вазочки с шоколадными конфетами.
— Если вы хотите, можно принести и кофе, «эспрессо» или «каппучино». — Сказала Нина.
— Нет-нет, спасибо. Я уже вижу, у вас замечательный чай.
С этими словами Сергей Борисович налил Нине, налил себе, положил кусочек сахара и начал размешивать его ажурной ложечкой. Последнее он делал слишком усердно, поэтому пролил на стол несколько капель.
— Извините, последние два года я не пользовался этими приспособлениями цивилизации. Чай приходилось пить без ложек… Если, конечно, такой напиток можно назвать чаем.
— Я знаю, что произошло с вами. Но ужасаюсь даже думать о таких вещах.
— О тюрьме ужаснее думать, чем сидеть в ней. Хотя в такой стране как наша надо быть всегда готовым к любому повороту событий. Я же давно занимался бизнесом. Ну а в государстве с переходной экономикой даже издавать книги опаснее, чем в государстве с экономикой устоявшейся производить наркотики. Поэтому, психологически я чувствовал себя готовым. И вообще…
— Так вы любите Жуковского? — Воскликнула Нина и слегка ударила в ладоши.
— Сам не знаю, почему пришло в голову. Говорят, в тюрьмах принято вспоминать «Графа Монте-Кристо». Я, вот, вспоминал «Шиньонского узника».
«И мне оковами прорыть, ступени удалось в стене». — Процитировала Нина. — А вам не приходила в голову такая мысль?
— Приходила. Как говорил Достоевский, заключенный может не думать о побеге, только если он болен. Однако подкупать охрану было не на что, а от идеи долбить каменную стену пришлось отказаться по двум простым причинам. Как я уже сказал, у меня не было даже ложки, зато было сорок соседей на камеру, и я просто помешал бы им спать.
Нина покраснела. Только сейчас она поняла, как было неуместно сравнивать условия, в которых еще недавно жил ее собеседник с несчастным швейцарским патриотом, томившимся в Шиньонском замке. У горца хотя бы были отдельные апартаменты.
— Извините. Я забыла, что вы совсем недавно вернулись оттуда, где вам приходилось жить под одной крышей с убийцами и насильниками.