И вот, наконец, заветное вручение аттестатов, продолжившееся танцами в клубе райцентра, где находилась школа. Именно там Нюра познакомилась с тридцатилетним парторгом соседнего колхоза, которого невесть каким ветром занесло на молодежную гулянку. Парторг был человеком обходительным и девушка, втайне мечтавшая о своем принце, слишком доверчиво согласилась пройтись с ним, подышать свежим воздухом. От двух фужеров шампанского, которые Нюра выпила с одноклассниками, приятно потеплели глаза, спутник был учтив и говорил очень красивые и приятные слова.
Они шли по ночному райцентру и пьянящий запах летних сосен перемешивался с влекущим ароматом неизвестного, но, наверное, очень дорогого лосьона, которым щедро опрыскался мужчина, первый мужчина, который не матерился в ее присутствии через слово и не пытался грубо лапать за грудь в ближайшем закутке, а читал стихи о прекрасной и далекой любви.
Потом они очутились на берегу величественной Онеги, где сели отдохнуть и полюбоваться спокойной черной водой, отблескивающей антрацитом в свете далеких фонарей. Мужчина накинул на чуть подрагивающие под тоненьким платьицем от ночной прохлады плечи девушки свой пиджак, и счастливая выпускница не заметила, что невесомая рука спутника осталась на ее плече, тихонько притягивая спутницу поближе. Нюра повернула голову, чтобы поблагодарить парторга и тут их губы встретились. Как принято говорить в таких случаях — случайно. Девушка буквально задохнулась от вдруг нахлынувших чувств и не сопротивлялась, когда спутник осторожно начал делать то, что дозволено лишь дорогому, единственному человеку, называемому мужем. Только в первый миг, почувствовав чужие пальцы на самом низу живота, Нина на слабо попыталась просить: «Милый, не надо, ну, пожалуйста, не надо». Но слова утонули в жарких поцелуях и горячем шепоте над ухом «любимая, все будет хорошо»…
…Домой она вернулась только под утро, на цыпочках войдя в комнату, прошмыгнула на свою кровать, где, закрывшись с головой одеялом, попыталась мечтать о будущей жизни с любимым человеком, но не успела до конца додумать эту мысль, как уснула…
Подошло к концу лето. Мало того, что любимый оказался женатым и строго-настрого запретил девушке кому-нибудь говорить об их связи, но когда она намекнула ему, что беременна, парторг обозвал ее дурой и велел немедленно делать аборт. Он не заметил или, вернее, не захотел заметить боли и слез, застилавших Нюрины глаза, лишь назвал имя бабки из далекой районной деревушки, которая, говорят, может помочь. Нюра проплакала всю ночь, а на следующий день парторг дал ей тридцать рублей и велел немедленно ехать избавляться от будущего ребенка. Перечить Нюра не посмела.
Визит к знахарке был неудачным. На обратном пути домой Нюру спасло лишь то, что через несколько минут после того, как она упала на проселочном тракте, вдалеке запылил военный УАЗик, в котором оказался начмед госпиталя. Майор медицинской службы не походил на некоторых своих коллег, спокойно проходящих и проезжающих мимо лежащих людей, прикрываясь словами о вреде алкоголя. Военный хирург, отточивший квалификацию в неких азиатских или африканских странах, о чем никогда не говорилось вслух и вытянувший с того света ни один десяток искалеченных ребят, на которых и военное и госпитальное командование уже готово было писать похоронки, и в мирной жизни всегда бился до последнего. И сейчас, занимая руководящую должность, в первую очередь, оставался врачом. Он резко одернул солдата-водителя, процедившего что-то о всякой пьяни и велел остановить машину. Последователи Гиппократа говорят: «Qui bene diagnoscit bene curat» — «кто хорошо диагносцирует — хорошо лечит» и вскоре Нюра уже находилась на операционном столе, причем не в захудалой сельской больнице, а в хорошо оборудованном военном госпитале.
Но повреждения девушке были нанесены не только грязной спицей знахарки, а и человеческой подлостью. И эти травмы были куда опаснее. Однажды начмед, дежуривший ночью по госпиталю, заглянул в палату, где находилась его пациентка, и увидел, что она судорожно пытается спрятать руку под одеяло. В другой руке девушка держала стакан с водой.
— Отдай мне, — потребовал врач, быстро шагнув к больной, — сейчас же.
Нюра только молча и испуганно мотнула головой, и ее губы затряслись.