— Я тоже надеюсь, что до этого не дойдет. — Ответил собеседник.
В клинике оперативной хирургии уже начал зажигаться свет в окнах палат. Где-то вдалеке, скрываясь за старыми тополями больничной территории, прозвенел очередной трамвай, направляющийся вглубь Петроградской стороны.
На скамейке у входа в здание молча сидели двое мужчин, рядом с которыми, положив голову на лапы, грустно лежала большая черная собака с рыжеватыми подпалинами.
Судя по тому, что в операционной еще не выключили бестеневые лампы, Женевьева все еще находилась там.
Нертов и Александрыч молча сидели, ожидая, когда закончится операция. Наверное, они сильно «достали» местный медперсонал, но, в конце концов, их заверили, что кто-нибудь выйдет и сообщит о результатах…
Под шумок, когда в квартиру Белкиной набежало милицейское и прокурорское начальство, Алексею и бывшему оперативнику удалось удрать оттуда до того, как их начнут допрашивать. Они знали, что по оставленным данным их все равно найдут и в ближайшие же дни вызовут к следователю. Но друзья рассчитывали, что сумеют проговорить перед этим все «мелочи» сегодняшней прогулки, о которых их могут спросить. К тому же было необходимо предварительно встретиться с Расковым, узнать, какую точную версию происшедшего он выдвинул. Скорее всего, — рассудили Нертов и Юрий Александрович, — начальник уголовного розыска скажет, что гулял. Услышав выстрел, вбежал в квартиру, а там — три окровавленных тела и человек с пистолетом, первым открывший огонь на поражение. Необходимая оборона в точном соответствии с законом. Двое свидетелей косвенно подтвердят все сказанное. Еще бы не подтвердили! Очевидно, что Расков специально взял на себя всю ответственность за судьбу маньяка. Только ни сам начальник ОУР, ни Нертов, ни другие никогда никому даже не намекнут об этом…
На дорожке, ведущей от главного корпуса медицинского университета, показалось несколько человек. Собака, лежащая у скамейки сначала насторожилась, а затем поднялась и потрусила им навстречу.
Первым шел Гущин, держащий на перекинутом через плечо ремне переносную детскую коляску с маленьким Митей. Следом спешила Нина в сопровождении Николая-Арчи, который тащил спортивную сумку, очевидно с детскими сменными вещами.
Нертов непроизвольно поднялся со скамейки и нерешительно сделал шаг им навстречу, не зная с чего начать, как после всего происшедшего следует себя вести с Ниной. Но женщина все решила сама. Подойдя к Алексею, она обняла его и начала целовать, бессвязно шепча «милый… любимый… извини, пожалуйста, я все знаю… Коля и Павел Олегович все рассказали… пропади пропадом эти акции… сколько трупов из-за них! Эти малыши… ты чуть не погиб… сгоревший автобус… У меня не фирма, а какой-то гроб на колесиках… Бог с ним, с «Транскроссом»… Главное — мы вместе… я дура… какая же я дура…«. Нина не замечала, что у нее по щекам потекла тушь с ресниц, не видела, как присутствующие смущенно отворачиваются, делая вид, что ничего не замечают. Но в это время Александрыч, проворчав себе под нос «Ох, чую, опять завтра передумает», вдруг пробасил:
— Леша! Расков идет. И не один.
Нертов чуть отстранился от Нины. По дорожке между деревьями к ним приближались не только Леонид Павлович, но и невесть откуда взявшиеся журналистка Юля с Касьяненко.
На самом деле ничего удивительного в этом визите не было. С утра следователя прокуратуры найти не удалось и Касьяненко отправился в свой райотдел на планерку. Затем пришлось разбираться со всякими делами, оставшимися с ночи. Дима переговорил с парой задержанных гопников, потом выполнил еще какие-то дела, вынужденно принял заявление о краже пальто из прихожей коммунальной квартиры, а затем потащил бумаги в «дежурку», чтобы их зарегистрировать как положено.
Знакомый помдеж сунул Диме под нос очередную сводку: «Смотри, на Просвещения «мокруха» — сразу три трупа в квартире. Народ совсем охренел». Касьяненко бегло взглянул на телетайпный лист и внутренне похолодел, прочитав фамилию «Акулаев»… Кое-как добравшись на Гражданку, Дима пришел на место происшествия, когда осмотр уже заканчивался. Покрутившись немного среди его участников, Касьяненко понял все: Нертов утром обвел его вокруг пальца как школьника. Обвел, а сам попытался взять маньяка. В этот момент Диму кто-то негромко окликнул. Перед ним стоял Расков, которого молодой оперативник видел как-то на торжествах в доме милиции, где начальнику ОУР вручали награду…
Когда Касьяненко и Расков вышли на улицу, то Дима увидел спешащую навстречу журналистку, прознавшую об убийствах через своих знакомых из пресс-службы…
Подойдя к ожидающим у хирургического отделения, молодой оперативник невпопад тут же набросился на Нертова с упреками, лепеча что-то вроде «зачем вы отправили меня в прокуратуру, а сами… У меня же отдельное поручение следователя прокуратуры по этому делу…«Но Алексей, который все еще обнимал Нину, только вопросительно смотрел на Раскова. Тот, заметив взгляд бывшего стажера, успокаивающе поднял руку с вытянутым вверх большим пальцем, мол, все нормально. Нертов облегченно улыбнулся.
В это время, наконец, до Касьяненко дошло, что сейчас не самое лучшее время для объяснений по работе и он замолк на полуслове. Зато «включился» Александрыч. Он начал по обыкновению ворчать, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Кто бы мог подумать, что у молодых оперов, бывает, какие-то фантазии приключаются. Где это видано, чтобы простые граждане их куда-то, кроме как на… посылали, а сами занимались сыском.
Но Юля восприняла ворчание старого сыщика как попытку обидеть Касьяненко и решительно вступилась за него, заявив, что видела Диму в работе, он — отличный оперативник и, если бы не всякие «сыщики-любители», то все дела уже давно бы закончились.
Арчи не слушал эту перепалку, подойдя ближе к входу в клинику. В это время оттуда вышел человек в зеленой одежде хирурга. Он жадно закурил и, обращаясь к стоящему ближе Николаю, спросил:
— Это вы тут осаду учинили по поводу француженки?.. Можете спокойно идти спать. Завтра в справочном узнаете о здоровье. А в гости не раньше, чем дня через три, когда в общую палату переведут. Да, кстати, среди вас есть Николай? (Арчи только выдохнул: «да») — так вот, передайте, что больная его любит. Она так сказала.
И хирург, бросив в урну окурок, скрылся за дверью, оставив растерянного Арчи на улице.
Юля, стоя спиной к клинике, не видела хирурга и, в отличие от других, не услышала, что говорил врач, так ее душила ненависть к мужчине, посмевшему пренебрежительно отозваться об очень хорошем человеке — Диме Касьяненко. Александрыч так и не понял, чем ему может грозить недовольство журналистки. Он, то ли коротко засмеявшись, то ли закашлявшись, подлив масла в огонь проворчал, что все проблемы у этого милого оперативника (то есть у «вашего Димы») еще только начинаются. Сжав кулачки, девушка шагнула к Александрычу, тот отступил назад и, запнувшись о брошенную Николаем спортивную сумку, плюхнулся на свою пятую точку.
Такого развлечения Мэй упустить не могла. Она радостно запрыгала грязными лапами по растянувшемуся на песке сыщику и изображая одновременно грозное рычание с клацаньем зубами, прерываемое обслюнявливанием его физиономии. Александрыч был не в силах подняться и только безуспешно вопил:
— Чудовище!.. Не смей наступать на меня… ой!.. своими грязными лапами!.. Уберите эту животную!.. Арчи, что за женщин ты себе выбираешь!.. Прекрати жрать мой плащ!..
Подбежавшему Николаю пришлось переключать собачью радость на себя и вскоре Маша уже прыгала как зайцеобразный бегемотик вокруг хозяина.
Снова где-то вдалеке прозвякал трамвай. Дунул легкий ветерок. Случайная капля воды, скатившись с ветки, плюхнулась на нос Мити, пытающегося подержаться ручкой за лучик вечернего солнца, пробившийся сквозь деревья…
Конец