Я обдумала все, что мне сказал Максимилиан и пришла к выводу, что он прав.
Какое счастье, что миссис Дюшон решила, будто опасность для нее представляю только я! В таком случае, получается, что она не пронюхала о зачарованном цветочном горшке, настроенном на меня – и в этом нам повезло!
– А куда именно выведет нас этот ход?
– В одну из кладовок в правом крыле здания.
– Ох и поводил вас мой цветочек, – с улыбкой заметила я.
– Поводил, – серьезно отозвался Максимилиан, крепче сжимая мою руку. – И я ему безмерно благодарен – ведь он вернул мне вас. Так что, когда все закончится, мы обязательно вернемся за ним – негоже оставлять его вянуть в этом склепе. Вы же сможете реанимировать его?
Удивительно, как сошлись наши мысли на моих бедных лотосах!
– Смогу, – улыбаясь уже во весь рот, заверила я его.
Глава 18
– Что за чертовщина? – Максимилиан снова нажал на завитушку, потом еще и еще. – Не открывается…
Миновав подземный тоннель, соединяющий склеп и пансион, мы прошли по извилистым коридорам потайного хода самого пансиона (здесь коридор был уже и ниже, каменными были и пол, и стены, и потолок) и оказались у выхода из тайного хода, ведущего в кладовку в правом крыле, через которую сюда попал Максимилиан. Пока мы шли, ход не раз раздваивался, попадались боковые ответвления, почти незаметные отверстия, через которые можно было смотреть на происходящее в пансионе, встречались нам и различные рычаги, и подозрительные завитушки, по-видимому открывающие проходы из тайного хода в различные помещения пансиона. Максимилиан же уверенно, не останавливаясь и не раздумывая, вел меня по знакомому ему маршруту, по которому в первый раз его провели зачарованные лотосы.
– И как вы только запомнили, куда и где сворачивать? – ворчливо спросила я, изо всех сил стараясь не отстать от размашисто шагающего детектива. – Тут же заблудиться можно!
– На память никогда не жаловался, – пожал плечами Максимилиан, даже не обернувшись на меня – мы шли гуськом по узкому ходу.
Так что, благодаря хорошей памяти детектива дошли мы быстро, не блуждая по многочисленным, расходящимся во все стороны коридорам. Но теперь стояли и не знали, что предпринять. Проход упорно не желал открываться!
– Может, завитушка не та? – неуверенно предположила я, глядя на озадаченного напарника. – Во-он еще одна, повыше. Может, она? Или та, что сбоку?
Недовольно глянув на меня, Максимилиан, тем не менее, послушно подергал и понажимал на указанные мною завитушки.
– Завитушка та, я еще когда впервые сюда попал, проверил – проход открывался и закрывался без проблем.
– В чем же тогда дело? – упавшим голосом спросила я.
Детектив нахмурился и покачал головой.
– Не знаю. Но мне это не нравится. Не могла ли…
Он не договорил, но я его поняла и так.
Директриса могла просто-напросто запереть нас в этих каменных переходах!
– Идемте, Флер! – оставив бесплодные попытки открыть проход, Максимилиан потянул меня обратно.
– Куда? В склеп?
– Попробуем открыть другие проходы. Конечно, есть риск, что мы попадем в чью-нибудь комнату и до смерти перепугаем ее обитателя… но будем надеяться, что он переживет наше вторжение. А нам надо срочно отсюда выбираться!
Мы потерпели сокрушительное поражение!
Ни один найденный нами проход не желал открываться! Мы дергали, тянули, нажимали, но все эти рычаги, искусно замаскированные под затейливые завитушки, никак не хотели приводить в действие механизмы, запускающие открывание скрытых дверей. Спустя час наших бесплодных попыток открыть проход руки мои покрылись волдырями – от усердного дергания за рычаги, а сама я покрылась холодной испариной от волнения и страха.
Максимилиан хмурился, губы его были сжаты в одну линию, переносицу пересекала морщина, обычно там отсутствующая.
– Идем в склеп, Флер! – мрачно бросил он. – Быстрее! Черт! Я просто самонадеянный идиот!
Не задавая вопросов, ничего не говоря, я молча пошла за ним. Страшная мысль не давала мне покоя: что нам делать, если проход в склеп тоже не откроется?
Нога моя запнулась о камень, я взвыла от боли в ушибленных пальцах и полетела на пол, приложившись еще и коленями. Напряжение, державшее меня, прорвалось слезами – я зарыдала навзрыд, стоя на содранных коленках и сгорбившись. Взгляд мой, застланный пеленой слез, выхватывал какие-то ненужные подробности: серая пыль на выщербленном от времени камне, полустершиеся слова, нацарапанные на стене, рваная женская перчатка, застрявшая в щели между двух плит.