Де Полиньяк проворчал что-то невразумительное, вспомнив, как король запустил в него тяжёлым томом. Не слишком учтиво для короля, но мальчишка уродился под стать своему кузену, такой же вспыльчивый. Да и его отец Ричард был крут на расправу, хотя он предпочитал действовать тайком, и его удары были куда опаснее, чем брошенная в сердцах книга.
К тому же король жёстко ограничил время для расследования. Действительно, что расследовать, если итак всё ясно? Но теперь коннетаблю приходилось искать другие доказательства, тем более что кто-то прошлой ночью убил его единственного свидетеля. Паже был обезглавлен в собственной каморке, и это мог сделать кто угодно из друзей де Лорма. Всё-таки в чём-то король прав: нужно было запереть этого негодяя в подземелье до суда. Теперь же де Полиньяк потерял свой основной козырь — того, кто готов был подтвердить вину подозреваемого.
Оставалось лишь одно: создать новые улики. Граф уже отдал приказ подготовить подложные письма, написанные почерком графа де Лорма. Он арестовал его оруженосца и секретаря и старался заставить их свидетельствовать против хозяина, но пока они готовы были умереть под пытками, но не предать его. Де Полиньяк вздохнул, вспомнив гневное личико графини де Лорм. Хрупкая рыжая красавица была вовсе не испугана, а зла на него. Потом к тому же вмешался её зять граф Клермон. Этот напыщенный юнец слишком богат и довольно влиятелен при дворе, да к тому же привёл с собой толпу вооружённых слуг. Нет, вступать с ним в открытую конфронтацию было бы более чем неразумно. Потому де Полиньяк и позволил ему увести жену де Лорма, отказавшись от искушения добиться нужных показаний от неё, и перед ним снова встал вопрос, чем ещё подкрепить свои обвинения против строптивого графа.
Ну, и в добавок ко всем этим неприятностям, новый коннетабль вдруг наткнулся на совершенно неожиданные последствия своих действий. Он заметил, что его и без того не слишком устойчивое положение при дворе пошатнулось. На него ополчились не только военные бароны, занимавшие высокие посты в армии и королевской администрации, и считавшие его провинциальным выскочкой, не достойным столь высокого поста, но и другие придворные и чиновники. Даже в военном ведомстве он ощутил тайную враждебность со стороны своих подчинённых. Самые мелкие и незначительные клерки смотрели на него в лучшем случае косо, а иногда и враждебно, с явной неохотой выполняя его распоряжения. Виконт Легран, у которого он запросил из архива документы о службе барона де Сегюра, сослался на реорганизацию и путаницу в документах, сообщив, что на предоставление запрошенного досье уйдёт не меньше недели. Спорить с этим старым воякой, мрачно взиравшим на него единственным глазом, де Полиньяк не решился. Секретарь маркиза Вайолета, предыдущего коннетабля отказался передать ему документы, оставшиеся в кабинете хозяина, сославшись на то, что не является служащим военного ведомства, подчиняется только своему господину и может передать бумаги лишь по его прямому распоряжению. Однако Вайолет, который был выбит из колеи своей добровольной и всё же болезненной отставкой, уехал поправлять здоровье в своё имение на юг и в ближайшее время не собирался возвращаться в столицу.
И, наконец, в кабинете коннетабля, где расположился де Полиньяк, неожиданно забился дымоход, и дым из камина повалил в комнату. Он подозревал саботаж, но слуги смотрели на него честными глазами, виновато кланялись и клялись, что немедля вызовут трубочистов. Немедля, то есть сразу, как только те закончат чистить дымоходы на женской половине дворца. А поскольку герцогиня Евлалия приказала почистить все трубы, расположенные там, то на ближайшие дни кабинет оказался совершенно непригоден для работы.
Ему ничего не оставалось, как приказать доставить срочные документы, требующие его внимания, в свой особняк, и уехал домой. И теперь он сидел, перебирая эту кучу бумаг, которые в большинстве своём были либо непонятны ему без пояснительных записок, либо вообще не представляли интереса, касаясь каких-то малозначительных вопросов интендантства.