Ко всему прочему его страшно раздражало обиженное сопение Феликса, сидевшего в углу и отчаянно скучавшего. Граф намеренно держал его при себе в наказание за ночной дебош в дешёвом борделе, к тому же понимая, что стоит выпустить этого молодчика из поля зрения, он опять ввяжется в какую-нибудь авантюру.
В конце концов, граф не выдержал и, взяв с края стола увесистый том учения о стратегии и тактике, запустил им в сына. Тот ловко уклонился, и его сопение стало ещё более громким и обиженным.
Граф уже хотел высказать ему свои претензии и попутно залепить пару оплеух, когда в дверь деликатно постучали и заглянувший в кабинет лакей сообщил, что некий Ла-Карр просит его сиятельство об аудиенции. Де Полиньяк издал недовольное ворчание, но велел позвать его.
Ла-Карр вскоре появился, и граф с раздражением заметил, что его грязные сапоги оставляют на дорогом ковре мокрые следы. Как всегда грязный и оборванный, в дурно пахнущей кожаной куртке наёмник смотрел на него нагло, а потом поклонился с некоторым издевательским намёком на почтительность.
— Что тебе нужно? — проворчал граф, сделав вид, что занят чтением важной бумаги.
— Я явился к вашему сиятельству исключительно из чувства симпатии и уважения, поскольку готов всячески способствовать соблюдению ваших интересов, — сообщил Ла-Карр и покосился на Феликса, смотревшего на него как-то недобро.
— Давай без предисловий, мошенник, — проворчал граф. — Мне некогда.
— Зачем же сразу мошенник, господин коннетабль! — осклабился тот. — Я к вам со всей душой, а вы зачем-то оскорбляете меня. Но если без предисловий, то сегодня ко мне явился некий человек, который готов был заплатить мне двадцать марок золотом, если я расскажу ему о сути поручения, которое я выполнял для вас на юге.
Де Полиньяк, наконец, оторвался от письма и взглянул на него.
— Что за человек?
— Он не пожелал представиться. Высокий, широкоплечий, с военной выправкой, одет небогато, но опрятно. На его лице была маска, которую он не снял, даже когда ел, так что его лица из-за этой маски, да ещё тёмной бороды я не видел. Поскольку в углу, где он сидел, было довольно темно, я не разглядел и его глаз. Перчатки он тоже не снимал, но откинул капюшон плаща, и я смог оценить его длинные ухоженные волосы, волнистые, чёрные, с редкой проседью. Голос молодой и довольно приятный.
— И что же он хотел знать?
— Он спросил меня именно о том поручении, которое вы мне дали, отправляя меня на юг. Он обещал мне двадцать золотых, но я подумал, что сохранение вашей тайны стоит куда дороже, сказал, что подумаю, и пришёл сюда. Вы можете дать мне тридцать золотых, и я буду нем, как могила.
— Но ты уже поклялся держать это в тайне! — прорычал граф.
— Я и держал, но теперь последовало столь заманчивое предложение, что я подумал, что продешевил, давая такую клятву.
— А с чего ты решил, что я тебе поверю? — уточнил де Полиньяк. — Может, ты выдумал этого человека в маске, чтоб выпросить у меня ещё немного золотишка? Или, может, ты уже продал эту тайну ему, а теперь пришёл сюда продать своё молчание?
— Я, сударь, человек чести, — возразил Ла-Карр. — И я готов представить доказательства в виде того самого человека, за которым отправил своего соглядатая. Он выследит его, и я передам его вашему сиятельству, правда, это будет стоить дороже. Скажем, ещё двести золотых.
— Что ж, — усмехнулся граф. — Когда ты сдашь мне его, и он подтвердит, что ты, как скала, стоял на страже нашего секрета, я заплачу тебе двести тридцать золотых. А теперь убирайся и не приходи с пустыми руками!
Ла-Карр поклонился ему и, снова посмотрев на Феликса, вышел. Де Полиньяк проводил его мрачным взглядом.
— Что ещё за незнакомец в маске, и откуда он узнал о том, что я что-то поручал этому негодяю? — задумчиво пробормотал он, когда дверь закрылась.
— Мне кажется, он всё врёт, — подал голос Феликс. — Он ещё тот мошенник, и я бы с удовольствием отлупил его палкой, чтоб выбить признание.
— С этим не спеши, — произнёс граф. — Возможно, кто-то действительно занялся делом де Лорма втайне от нас. Ведь кто-то выследил и убил того подставного лакея.
— Может, он и убил! — воскликнул Феликс, словно осенённый внезапной догадкой.
— А он откуда узнал об этом?
— Так давайте я отлуплю его и…
— Ты безнадёжен, — проворчал де Полиньяк. — Скорее бы ты женился и обзавёлся сыном, чтоб я мог надеяться на то, что у меня когда-нибудь будет более разумный наследник! Убирайся! И из дома без моего разрешения — ни ногой! Сбежишь, и это тебя я лично отлуплю палкой!