«Твоя мама жива, Аля», — сказала Роза, и в животе у девочки стало вдруг горячо и пусто, и слезы сами собой полились — не каплями, а целыми ручейками, хотя она совсем не собиралась плакать.
«Я тебя научу кое-чему» — продолжала старуха. «Сейчас ты не захочешь учиться — сейчас ты хочешь найти свою семью. Не торопись, твое тебя не минует».
Всё случилось, как она сказала. Когда Але исполнилось восемнадцать, она действительно нашла своих родных и вновь стала жить в своей настоящей, первой, семье. Но о цыганском детстве не забыла. Часто она наведывалась в Трефолево, где окончательно осел барон, и Роза учила ее цыганским премудростям…
— Приехали, — сказал Миша, и Аля очнулась. Черный джип, похожий на акулу, остановился у самого большого здания в поселке — дома барона Джуро. Но не того, которого знавала Аля. А его сына Романа, который вот уже десять лет назад схоронил отца.
Роман вышел встречать их лично. Сердечно обнялся с Мишей — они приходились друг другу двоюродными братьями; подал руку Але, помогая выбраться из автомобиля. Сочина удивленно хмыкнула про себя: слишком уж вежлив был Роман, а ведь они никогда друг другу не нравились. Что-то здесь было не так. Впрочем, всё прояснилось достаточно быстро.
— Мне недавно звонил Тимур Кочетов, — сказал Роман Але, когда они шли в дом. — Рассказывал, как ты помогла ему с делом этих отморозков, которые своих убивали. Спасибо. Мы уж тут чуть не на осадное положение собирались переходить, хотя у нас и торговли-то толком никакой, ну ты знаешь…
— Да, всё знаю, — равнодушно произнесла Аля, и Роман отчего-то сбился с шага. Аля внутренне захихикала — всё же рыльце у молодого барона определенно было в пушку.
Он говорил о деле «колумбийцев», которое Госнаркоконтроль недавно блестяще распутал не без прямой помощи Али Сочиной. Цыганские кланы в России издавна замешаны в торговле наркотиками, и сравнение с колумбийскими картелями напрашивалось само собой. Особенно, когда появилась банда, без разбору убивавшая сородичей, чтобы присвоить себе весь оборот сразу.
— Ты поторопись к Розе, она с утра тебя ждет, — сказал Роман, помолчав. — Совсем плоха, едва держится. А колдуньям нельзя умирать, дар не передав, могут в немертвых превратиться…
— Много ли ты в этом понимаешь, — прервала его Аля, маскируя тревогу под грубостью. Неужели вечная Роза надумала умирать?! — Она у себя?
— Да, — раздраженно ответил молодой барон и ушел в дом. Он не любил, когда с ним говорили в таком тоне.
…Комната старой Розы пахла лавандой, чабрецом и смертью. Совсем близкой смертью, чуть ли не сидящей на соседней табуретке — на дорожку. Старуха Роза действительно была совсем плоха: она казалась еще меньше и тоньше, чем обычно, похожая под своим ватным одеялом на больного простудой ребенка.
— Аля, — безошибочно определила она по звуку шагов. Голос у старой цыганки был совсем слабый. — Здравствуй, девочка. Хорошо, что ты пришла, а то я уже и так задержалась. Просто чувствовала, что у тебя ко мне дело, поэтому подождала… и дождалась. Спрашивай, девочка. В последний раз.
— Жалко, что ты уходишь, — искренне сказала Сочина. — Но нам ли не знать, что там, на Той Стороне. А дело, если в двух словах, такое: я хотела бы знать способ найти и опознать одержимого. Помнишь, тогда в Киеве ты излечила двоих?
— Тебе нужна… моя иголка, — медленно и прерывисто сказала старуха. Видимо, говорить ей было совсем трудно. — Она тебе поможет… и найти… и увидеть злую силу. Вон она, воткнута в косяке… бери.
Аля огляделась, а потом молча вытащила воткнутую в косяк двери цыганскую медную иглу в полтора пальца длиной. Острие у иглы было совсем закопченое, словно ее неоднократно прокаливали.
— Большая сила против тебя, опасная сила, — едва слышным шепотом произнесла старуха. — Меньшая на поводке у большей… зло погоняет злом. Ты с Защитником… и это хорошо, это правильно. Но осторожнее, девочка, умоляю… будьте внимательнее и осторожнее. Против вас те, кто… гораздо сильнее и опытнее…
— Кто это? — спросила Сочина шепотом. — Кто против нас?
Но губы старухи так и остались открыты на последнем звуке «е». Роза умерла.
— До встречи, бабушка Роза, — прошептала Аля и поцеловала ее в лоб.
* * *— Итак, одержимый, — негромко произнес Горячев. — Ярослав Олегович, надеюсь на вашу светлую голову, потому что здесь мои знания исчерпываются исключительно голливудским кинематографом.