Офис отдела «Т.О.Р.» напоминал не то лазарет, не то партизанский штаб. На диванчике спал перемотанный бинтами Валуйский, Скрипка примерно в том же виде обосновался в комнате отдыха. Краснов, Горячев и Лена сидели за рабочим столом, заваленным бумагами — следователь всё-таки распечатал материалы дел, в которых был, по его мнению, замешан маньяк.
— Ну, а что вы хотите о них узнать? — пожал плечами Краснов. — Я могу рассказать о разных точках зрения на феномен одержимости, об известных случаях изгнания бесов в церковной практике…
— Меня, как всегда, больше интересует практическая сторона вопроса, — хмыкнул Горячев, отхлебывая чай из кружки. — Чем они выделяются в толпе, как их найти, чего они боятся, как от них защититься…
— Как правило, ни искать их, ни защищаться никому в голову не приходит, — ответил Краснов. — Проявления одержимости заметны сразу или не заметны вообще. Это если идет речь об одержимости в ее христианско-психиатрическом смысле.
— Христианско-психиатрическом? — с удивлением переспросила Лена. — Это как?
— Это как раз те самые штучки, что так красочно живописует нам Голливуд, — пояснил Ярослав. — «Экзорцист», «Константин» и прочее. А живописует он это дело, как всегда, чуть более красочно, чем оно есть на самом деле. В реальности никто не бегает по потолку и не творит прочей запредельщины. Обычно человек, «одержимый бесами» в христианской традиции, верует сам, и его одержимость заключается в том, что он полностью неадекватно ведет себя с христианской точки зрения: ужасно сквернословит, оскорбляет всех вокруг, священнослужителей ненавидит и боится, оголяет половые органы, норовит вступить в какие-нибудь противоестественные половые отношения — например, с животными. Понятно, почему я называю такие вещи «христиански-психиатрическими»?
— Потому что они все сумасшедшие? — предположила Лена. — На религиозной почве?
— Ну, не совсем. В психотерапии и психиатрии это называется «психосексуальный невроз» — расстройство личности, часть которой упорно подавляется, как правило, с детства. А то, что подавляется, всё время норовит так или иначе вылезти — шила, как говорится, в мешке не утаишь. «Бесноватость» и есть одна из форм проявлений этого подавленного: секса, свободы выражения мнения и тому подобное. Странная и уродливая форма, конечно — но это как пар в котле, который, не находя иного выхода, срывает крышку. Я не отрицаю, что некоторые из них действительно могут «цеплять» на себя каких-то непрошеных гостей в таком состоянии. Но, тем не менее, большинство «бесноватых» явно нуждаются скорее в психиатрической, нежели в магической помощи.
— А если человек неверующий? — с интересом спросил Горячев. — Или это только на христиан работает?
— Цапнуть «гостя» может вообще кто угодно, если он имеет к этому склонность, — объяснил Краснов, наливая чаю и себе. — А вообще, целенаправленно со вселением духа в тело медиума работают практически все спириты, включая нашу Алю. А жрецы вуду только и мечтают, как бы заполучить в свое тело духа-лоа посильнее. Ну и вообще все шаманские практики, от исландского сэйда до монгольского удагона, работают с духами — в том числе, и со вселением-изгнанием духа в тело человека.
— Это всё очень интересно, конечно, — кашлянул Горячев. — Но с кем имеем дело мы?
— Еще непонятно, — пожал плечами Краснов. — Ясно только, что это не христианский бесноватый — те, как правило, не совершают продуманных убийств. Так что в церковь обращаться бесполезно. Возможно, вуду. Возможно, что-то еще…
— Я вот всё думаю, — отчетливо сказал вдруг Валуйский со своего дивана. — Куда делась майка, которая была на Сереге?
— Игорь, Игорь! — кинулась к нему Лена. — Ты в порядке? Как ты?
— Я в порядке, — сказал, садясь, оперативник. — Спасибо, Лен. Но правда, Николай Васильевич: когда всё произошло, Скрипка был в майке — черной такой, он в ней бегает. Ему посекло только плечи и руки, да на ноге что-то… а грузили в «Скорую» его уже без майки.
— Кто-то из докторов снял, — пожал плечами Горячев. — Проверить, нет ли повреждений на теле.
— Не-ет, — медленно покачал головой Валуйский. — Тогда было бы удобнее просто закатать.
— Исчезла пропитанная потом и кровью одежда Скрипки, — хмыкнул Краснов. — И против нас какие-то шаманы. М-да, не нравится мне это. Схожу-ка я посмотрю, как он там.
Опять накатило. Здравствуй, депрессия, сколько лет, сколько зим. Плохо дело — в таком состоянии ее чутье совсем отказывало, можно даже не пытаться применять дар. Она не понимала, отчего вдруг всё снова стало так тускло, серо и бессмысленно. Возможно, от обилия вокруг нее детей, смехом и гомоном которых был переполнен этот теплый сентябрьский вечер.