— Я приду. А потом мы вас принесем, — инспектор встал и погасил сигарету. — Как я уже сказал, очень соблазнительно. Сделать так, чтобы навсегда. Наверняка. Уничтожить опасность, — он фыркнул, — И если получится, остаться единственным свободным человеком в стране марионеток. Вероятно, господина Уэмуру это устроило бы — у них там были иные представления о должном. А кстати, какая это школа? — он показал кулаком удар снизу.
— Английское воинское искусство. Называется бокс, — инженер улыбнулся. — Удар «апперкот». Очень удобно, когда противник выше тебя.
Инспектор фыркнул, потом еще раз фыркнул, потом расхохотался и сполз по стене обратно на землю.
— Как жалко, — сказал он, — что господин Уэмура почти вашего роста.
…К тому времени, как состав тронулся, увозя раненых, арестованных, тех, кого нельзя было оставлять разъяренным рабочим, и просто тех, кто хотел уехать в Токио, — синяк уже расцвел на полчелюсти. Такаока явно заметил это, но ничего не сказал, только посмотрел удивленно на инженера, устроившегося рядом со скованным и мертвецки спящим Харадой. По всем признакам, инженер никак не мог так съездить инспектора. Но больше-то было некому.
При виде Асахины охрана перестала нервничать. Могучий колдун, повелитель огня и железа, изгоняющий сотню демонов одним взмахом меча, — даже в лёжку израненный, он успокаивал солдат одним своим присутствием. Зачем ему быть здоровым — если что, он лёжа пошепчет и всех чертей одолеет. Хотя сейчас, при свете дня, в чертей уже не так хорошо верилось даже тем, кто сам вчера видел, в какого страшного они превратился столичный чиновник.
Да, скоро эта история станет городской байкой, потом сказкой. А наверху, пожалуй, постараются ускорить процесс. И может быть, может быть, так и вправду лучше. Может быть, этот… этот… прав. Пусть они там решат, что могущество они — побрякушка.
Сайто взобрался на платформу и сел на ящик рядом с новоявленным Абэ-но Сэймэем[95]. По другую сторону от Харады. Машинист, разогрев машину, как было условлено, дал свисток, Такаока в ответ махнул флагом. Платформа дрогнула и медленно поплыла. Машина не шумела, стук колес не заглушал голоса — орать был незачем.
— В сказках для этого используют волшебную колесницу, — сказал инженер.
— Или идут пешком.
— Или демон несет человека на плечах.
Оба одновременно скосили глаза на Хараду.
— Как вы думаете, он больше не будет пить кровь? — спросил инспектор.
— Думаю, нет. Хотя соблазн останется. Мне кажется, это сродни опию — бросить трудно и больно, но можно.
— Мы не сможем отвечать за него всю жизнь.
Инженер кивнул. Он понимал, что это значит.
— Если бы он не хотел вернуться в люди, я бы не смог ему помочь. Так что я в него верю.
Состав полз медленно — примерно со скоростью лошади, идущей мелкой рысью. Возвращался в дневной, прозрачный мир, где люди живут и умирают как им положено. Словно из царства мертвых в мир живых. Сайто вдруг вспомнил разговор с Ночным Убийцей.
— Асахина-сэнсэй, а зачем вам понадобилась Идзанами? Вздорная баба, на мой взгляд.
— Мне было ее жаль. Смерть обезобразила ее — и муж покинул. Я же говорил — мужчинам в этом мире не хватает отваги. Даже богам.
— Богам положено сверхъестественное. Может быть, он просто не мог оставаться с ней в силу… магических обстоятельств. Или своей природы. Имеет смысл радоваться, что мы не боги.
— Мы боги, — Асахина посмотрел из-под ресниц, и Сайто сразу стало ясно, что он имеет в виду вовсе не ками — хранителей земли, которыми японцы становятся после смерти.
— Вы? Возможно. Я, как выяснилось, тяну разве что на большую собаку, — кажется, инспектора радовала эта мысль.
— Вы не видели себя в тот момент, когда объявили Уэмуре, что он арестован.
— И хорошо. Видел бы — живот бы со смеху надорвал.
— В тот момент… — инженер повозился на травяной подстилке, — я тоже вспомнил об Идзанами. Ребенком я жалел ее очень сильно. Я многих жалел. Иногда плакал от жалости ко всему миру. Мама в шутку называла меня маленьким бодхисаттвой, а отца это… раздражало. Потом я понял: он боялся. Ни один из моих братьев не дожил до года, и если я уйду в монахи — придется брать наследника со стороны. Он сделал все, чтобы выбить из меня эту блажь, чтобы сделать меня воином, — и добился успеха. В пятнадцать лет я удрал, чтобы однажды не убить его. Жалость не исчезла — он просто загнал ее в меня глубоко, как гвоздь в стену. И как гвоздь выходит с другой стороны острием и бездумно ранит всех — так и жалость превратилась в ту свирепость, из-за которой Тэнкеном до сих пор восхищаются дураки. Я начал пить и однажды пьяным проболтался о своей детской выдумке: спуститься в ад, убить восьмерых демонов грома и уговорить Идзанами вернуться, чтобы люди перестали умирать. Там был Ато. Я не знаю, переродился ли он к тому времени в они — но мерзавцем уже был. Утром надо мной потешались девицы и друзья, я понял, что сказал лишнее и перестал пить совсем. От этого становилось хуже — после Айзу дошло до того, что я тратил на ароматические масла и смолы все свободные деньги. Меня за глаза дразнили гейшей, и только Кацура-сэнсэй знал, что мне всюду мерещится запах крови. Он понял: я схожу с ума. И отослал меня за границу. Там я встретил Бога, сошедшего в ад за Идзанами. И за мной.