Разговор с дайнагоном расставил все по своим местам. С этими людьми нечего делать вместе, с ними нельзя даже находиться рядом — но дайнагон обещал переправить его в Тёсю, а потом не терпящим возражений тоном велел идти и веселиться.
Тэнкэн пошел и напился.
Сквозь пьяную дремоту он чувствовал, как его куда-то волокут, но опасность еще не билась в ребра изнутри — от женщин Тэнкэн не ждал ничего худого, во всяком случае, от этих.
Опасность проклюнулась и расправила крылышки, когда погас светильник. Просыпайся! — кричало что-то живущее внутри, как раз там, где шея переходит в голову. Просыпайся, если не хочешь, чтоб голова и шея оказались в разводе!
Асахина проснулся. Рядом, слева, кто-то был. Аои была рядом справа, юноша чувствовал близость ее тонкого, птичьего тельца — поэтому он без колебаний протянул влево руку, схватил то, что оказалось воротником косодэ и резко рванул на себя, одновременно вскидывая голову. Тэнкэн не любил этот удар, потом очень болела голова, — но ничего тверже собственного лба поблизости не было.
Удар пришелся в зубы, и противник принял его молча, без крика. Так же молча ответил. Вскрикнула Аои, проснувшись — а двое юношей (по челке, которую один раз удалось ухватить пальцами, Тэнкэн понял, что перед ним ровесник) в полном молчании катались по полу, вцепившись друг другу в горло.
Неизвестно, кто бы одержал победу в драке, но тут Аои разбудила Ато и Сиду, и те, вдвоем навалившись, придушили и скрутили нападавшего поясами.
— Кто это? — спросил Ато. — Зачем он напал?
— Не знаю, — удивленный Асахина ощупал лицо пойманного, но черты ему ничего не говорили.
— Здесь беседовать неудобно, — в голосе Ато слышалась улыбка. — Тэнкэн, дай свое хаори. Аои, оставайся с ним. Жди. И помни: ты ничего не видела, ничего не слышала. Ясно?
— Да, господин, — девица дрожала как листик на ветру. Асахина хотел ее подбодрить, но слов не нашел — только пожал тоненькую руку.
План Ато был ясен — вынести нежданного ночного гостя через переднюю дверь, в открытую, на глазах у сторожа, выдав его за крепко выпившего Асахину. Со сторожем сложностей не предвиделось: за комнаты и девиц они заплатили вперед. Сам же Асахина должен был покинуть агэя некоторое время спустя, когда за девицами из дома Ибараки пришлют сопровождающего.
Снова мир сомкнулся над головой поверхностью стоялого пруда.
Пруд тих. Как он сияет на горячем солнце! Пойдем в лес, где можно посидеть в тени.
Из Синсэнгуми дезертируют по разным причинам. Одни — нарушив устав и не желая делать сэппуку: поймают — так что ж, за все один ответ. Другие — из-за ссоры с товарищем или страсти к женщине. Третьи — от разочарования. Кто-то приходил в отряд, думая поживиться вымогательством у торговцев, а оказалось, за такие дела даже не к сэппуку приговаривают, а просто голову рубят. Кто-то, наоборот, думал, что у нас тут каждый цветок — сакура, каждый парень — образцовый самурай, а у нас тут… обыкновенные люди, как все. По-разному бывает, думал Сайто, слушая Хацугику.
Что же все-таки не дает успокоиться, сказав себе «Парень разобиделся и дезертировал»?
Меч. Такой человек мог бросить все — но не меч.
— Как же он ушел, а вы не слышали ничего?
— Вот что, господин кумитё, — девица поджала крашеные губки. — Я хоть и не тайю, не тэндзин, а простая ойран — однако же не из последних. Не девка с набережной, не «белошейка». Я стою три четверти рё, и неуважительного обращения с собой не терплю. Ваш друг мне заплатил, чтобы я отвратила мальчика от мужчин — он-де в вашем отряде может смуту навести. Я сделала что могла. Уж я с ним и билась и маялась! Но вот что я вам скажу: есть мальчики, которые спят с мужчинами из каприза или за деньги, а потом обращаются к женщинам. Есть такие, которые, подобно герою повести, говорят: любовь одна, а мужчину или женщину любить — неважно. А есть и такие, кого с пути мужеложства уже ничем не столкнешь. Вот этот ваш мальчик из них.
— И потому вы дали ему уйти?
— Говорю вам: устала я с ним. Сначала пошел пьяный в отхожее место и уснул прямо в коридоре, еле я его нашла, на себе, можно сказать, принесла в покои. Потом лежал бревно бревном, сколь я его ни тормошила. Что ж, если гость уснул — может и девица немного вздремнуть. А как он уходил, я не слышала.
Сайто внимательно посмотрел на девицу. Она не лгала, нет. Она что-то не договаривала. Оскорблена? Да, это есть, это по-настоящему. Наверное, для нее не суметь расшевелить мужчину — все равно, что для меня в поединке с рядовым пропустить удар в голову. Задета честь мастера. Чувства настоящие, но… немного чрезмерные, что ли. Она не притворяется, а переигрывает. Было еще что-то. Было.
— Где вы с ним… спали?
— В Ивовой комнате.
— Показывайте.
С видом оскорбленной невинности девица пошла, слегка покачивая бедрами вперед-назад — не заигрывая с Сайто, а так, по привычке. За ним шагали Ямадзаки и Тодо, а самым последним семенил хозяин агэя. Пересекли внутренний дворик, поднялись на энгаву.
— Вот здесь, — девица грациозно присела у двери сбоку и раздвинула створки. Сайто, пригнувшись, шагнул внутрь.
Так. Ивовые покои — потому что ширма расписана ивами, а в токонома висит картина: ивы над рекой. Ничего подозрительного, покои как покои. Тесновато — но в агэ-я всегда тесновато, хозяева хотят заработать побольше, вот и разгораживают задние комнаты на множество клетушек, в которых еле-еле два футона помещаются.
— Что справа и слева?
— Справа сливовые покои, слева сосновые.
— А та перегородка куда ведет?
— Проход для слуг.
И для клиентов, которые хотят уйти неузнанными… Сайто шагнул вперед, сдвинул сёдзи и оказался в темном затхлом коридорчике, где и локтей не растопырить.
— Кого принимали в соседних покоях?
— Не знаю, — девица качнула шпильками. Снова чуть сильней, чем надо бы. Снова полуправда.
— Слушай, я устал от недоговорок, — Сайто сгреб ойран за ворот и слегка приподнял, заставляя смотреть себе в глаза. — Или ты рассказываешь все как было, или мы беседуем у нас в казармах. При свечах хаку-моку.
Сайто знал, что его светлые глаза производят на людей некрепких духом сильное впечатление, но тут дело решилось, видимо, упоминанием свечей хаку-моку. Гвозди, вбитые в тело, свечи на гвоздях, горячий воск течет вниз, течет… час, два — и человек, готовый поджечь город и уж точно готовый молчать, — заговорил. И в гостиницу Икэдая пришли люди в накидках с узором «горная тропка». Пожара не было. Старая столица уцелела. В тот раз. Месяц назад.
— Да ничего такого не было! — девица схватила его за руки, беленое личико перекосилось. — Да, проснулась я! Услышала, что возятся за стеной — большое ли дело! Я-то подумала, что любятся! Я-то пошутить хотела, а он, видать, слышал!
Слово за слово все выяснилось. Разочарованная Хацугику, выйдя во дворик покурить, встретилась с подругой — Аои из дома Ибараки. Той тоже не повезло с гостем — совсем юный неопытный мальчик напился и не стал заниматься ею. Две девицы решили хоть как-то развлечься и устроили сравнение красавчиков. Чуть не поссорились, потому что решить, кто красивей, оказалось трудно. Хацугику, то ли из желания польстить Сайто, то ли из самолюбия, и сейчас продолжала настаивать, что Миура был красивей — как будто это имело значение.
— Того, другого, уж больно прическа портила: волосы острижены как попало, — сообщила она как раз в тот момент, когда Сайто хотел ее заткнуть.
— И что дальше? — терпеливо спросил Ямадзаки.
— А дальше я… — девица покраснела под слоем белил, — пошутила, что хорошо бы их вместе уложить, может, кто-то и остался бы доволен. Только пошутила, господин Ямадзаки. А он, видать, решил, что можно попробовать… Я просыпалась ночью, это правда. Слышу, вроде как… возятся. Молча. Как будто, ну, борются… А потом вроде как стихло все, ну я и заснула опять.