Асахина посмотрел в небо, тщательно подбирая слова, и отчетливо, медленно проговорил:
— Ваш покорный слуга поклялся в служении императору провести всю свою жизнь и отдать за него всю кровь. Конечно, я приму сторону того, кто будет наилучшей опорой государю. Того, кого нельзя ни подкупить, ни убить, ни совратить.
«Сторону народа», — добавил он про себя.
Все было не так, как в книгах и в театре. Оказалось, нельзя выглядеть героем, если тебя избивают, как собаку. Оказалось, нельзя героем быть. Кэйноскэ молчал под палкой Ато из одного только упрямства.
Но и упрямство таяло в вонючей жаркой яме. Все тело ломило и, несмотря на жару седьмого месяца, юношу пробирал озноб. В конце концов ему удалось найти хоть немного приемлемое положение и забыться сном.
Из забытья его вывело ведро воды, опрокинутое на голову. Кэйноскэ разлепил глаза — и увидел над собой Тэнкэна.
— Вы можете двигаться? — спросил головорез, склоняясь к самой решетке.
Пришел поиздеваться, негодяй…
— Да, — вскинув голову, ответил Кэйноскэ.
— Это хорошо, — сквозь решетку что-то упало, и юноша с удивлением обнаружил, что это меч. — Выбирайтесь, сейчас я выпущу остальных.
И он, дважды рубанув по решетке, исчез из видимости.
Кэйноскэ полез наверх, кусая губы, чтоб не стонать. Яма была неглубокая, встав на цыпочки, Кэйноскэ легко доставал до решетки пальцами, и, не будь он избит, выбрался бы в два счета: раз! — сдвигаешь решетку на край так, чтоб она служила тебе опорой, два! — забрасываешь ноги наверх и выбираешься весь.
Но Ато бил, не щадя, и Кэйноскэ не смог вскинуть тело наверх: от боли перехватывало дыхание. Во время очередной попытки, когда глаза застило красным, чьи-то руки перехватили его за шиворот и втянули наверх.
Кэйноскэ отдышался и огляделся.
— Некогда, некогда, уходите, — Тэнкэн вздернул его на ноги и толкнул в сторону выхода со двора. Бродяг, выпущенных из соседней ямы, не пришлось просить дважды: они поковыляли прочь со всей возможной скоростью. Проходя мимо сторожа, Кэйноскэ заметил, что над ним поработали: со стороны он казался спящим сидя, и пятна крови под ним присыпали соломой.
— Вперед, — Тэнкэн провел их в закуток, где на долбленую поилку для скота была поставлена корзина. — По одному через стену, быстрей!
Следуя его примеру, Кэйноскэ обнажил меч. Тэнкэн, как ни в чем не бывало, повернулся к нему затылком, вглядываясь в покинутый двор.
Кэйноскэ коснулся мечом его шеи.
— Слушайте, не время сейчас, — Тэнкэн дернул плечом, словно муху сгонял. — Я все понимаю, я хитокири, вы Мибуро, но, право слово, давайте на потом это отложим, если живы будем.
— Ты… — прошептал Кэйноскэ. — Ты шпионил за отцом для Каваками! Ты…
— О чем вы? — Тэнкэн оглянулся, и глаза его блеснули искренним удивлением. — Слушайте, нам некогда. Каваками в Тёсю, и я его сам убью.
Кэйноскэ вложил меч в ножны. Плохой, дешевый меч. Наверное, охранника…
— Нет, не туда, — Тэнкэн взял его за руку, когда Кэйноскэ собрался было влезть на корзину. — За мной, и ни звука.
Распластавшись на животах, юноши проползли под энгавой, выбрались к какой-то пристройке, долго лежали, вслушиваясь в шаги часового — а потом на заднем дворе раздался женский крик, и ноги часового протопали прочь, залаяли псы, заржали кони…
— За мной, — шепнул Тэнкэн и выкатился наружу. Кэйноскэ, скрипя зубами, неуклюже выкарабкался за ним, оба юноши скользнули в низкую глинобитную пристройку, и Тэнкэн открыл ход в подпол.
— Сюда.
В тесной и прохладной подземной каморке Кэйноскэ постоянно обо что-то спотыкался. Наконец, упершись в дальнюю стену, Тэнкэн опустился на пол, и юный Мибуро последовал его примеру.
— Хотите есть? — спросил хитокири чуть слышно, придвинувшись вплотную.
Как легко было бы убить его сейчас… Но Кэйноскэ не представлял, что делать дальше, а у Тэнкэна, видимо, был план.
— Да, — шепнул Кэйноскэ.
Ему в ладонь ткнулась рука с полураздавленным моти.
— Вот, прошу. Питья, извините, нет, но есть персик.
Кэйноскэ жадно прокусил корочку и начал высасывать мякоть плода.
— Нам придется выжидать, — сказал Тэнкэн. — Не знаю, сколько. Не трогайте тех, кто здесь лежит: они опасны, но мне пока некогда с ними возиться. Ни звука, от этого зависит ваша жизнь.
Кэйноскэ протянул руку, пощупал перед собой… Боги, да это человеческое тело! Холодное, но еще не истлевшее… Хорошенькое место для укрытия нашел Тэнкэн!
Кэйноскэ сделал несколько глубоких вдохов и успокоился. Мертвецы, конечно, исполнены скверны, но сами по себе безвредны. Тэнкэн хорошо придумал: сейчас наверху обнаружат побег и убитого сторожа, найдут прислоненную к стене корзину, кинутся в погоню, а тем временем они выберутся и уйдут совсем в другую сторону.
Когда глаза юноши немного привыкли в темноте, он увидел, что Тэнкэн скрючился под самым выходом из подпола и внимательно прислушивается к звукам снаружи. Кэйноскэ и сам навострил уши, но ничего не услышал. Кратковременное возбуждение, вызванное свободой, прошло, вновь заболели раны, и тело начало затекать в неудобной позе. Кэйноскэ попытался сесть поудобнее — но мешали мертвецы. Наконец он каким-то чудом все-таки заснул, скрестив ноги прямо поверх ног трупа, а головой упираясь в бревно перекрытия.
Тэнкэн разбудил его, припечатал рот ладонью. Над головой прогрохотали шаги, где-то невдалеке залаяли собаки, заржали кони, а потом голос Ато совсем близко сказал:
— Ничего, пешком они от нас не уйдут. Рассыпьтесь по лесу, а я поскачу на заставу. Они непременно сунутся туда, если выберутся, там-то мы их и перехватим: им-то неоткуда знать, что на заставе наши люди. Сида, твоя задача — переловить бродяг. Передай своим костоломам: одного недосчитаемся — я скормлю ночным твоего человека, понял? А может, и тебя самого, как знать. Н-но! — и копыта застучали прочь: пакаран-пакаран!
Юноши переглянулись. Слова были не нужны: оставалось дождаться, пока Сида со своими людьми отправится на поиски сбежавших бродяг, и выбираться на свободу. Вот только о какой заставе Ато говорил? Кэйноскэ так и не знал, где они находятся: его, связанного, несли в коробе для платья. Но несли пешком, и за ночь далеко унести не могли — это поместье находилось в нескольких часах хода от столицы.
— Мы чуть южней города, на горе Такацука, — дохнул Тэнкэн прямо в ухо. — Застава, видимо, в Ямасина. А может, и в Фусими соваться не стоит. Худо, что дороги здесь всего две, перекроют их как пить дать.
Кэйноскэ кивнул. Он понимал, чего Тэнкэн хочет: проскочить между Фусими и Ямасина рядом с трактом, идущим в Столицу от озера Бива. Это самый короткий путь, с одной стороны. С другой — он хорошо известен преследователям.
Когда суета во дворе стихла, Тэнкэн приподнял крышку и выглянул наружу. Подал Кэйноскэ знак — мол, все в порядке, выбирайся.
Юноша выбрался. Пригнувшись за дверью глинобитного строения, они с Тэнкэном осмотрели опустевший сад, насколько это было возможно. Потом Тэнкэн прошептал:
— Выберемся мы отсюда или нет, ночных оставлять так просто нельзя. Стерегите здесь, я сейчас, — и он нырнул обратно в погреб, Кэйноскэ и слова ему сказать не успел.
Некоторое время оттуда слышались звуки, не оставившие Кэйноскэ сомнений в том, что хитокири повредился рассудком: он рубил трупы. Когда он вернулся, Кэйноскэ промолчал: о чем говорить с сумасшедшим?
Конечно же, Сида оставил троих человек стеречь усадьбу. И конечно же, им двоим эти увальни были не соперники.
Убив их, Тэнкэн прошел на задний двор, выгнал из кухни визжащих служанок, набрал углей в железный совок и бросил их на солому в пристройке, где они прятались под полом. Солома занялась, Тэнкэн поднял с пола пучок и запалил в нескольких местах крышу, а потом и с крыши взял горящий жгут, зашагал к господскому дому. Кэйноскэ последовал его примеру: выхватил головню и побежал с нею в молотильный сарай, что утром сделался местом его мучений.
Через минуту пылало почти все поместье. Остановить двух сумасшедших с мечами никто не решался, из слуг на подворье остались одни только женщины, у которых не было сил погасить пожар — только какую-то утварь успевали они вынести из занимающегося дома.