— А это полицейские. Какая разница?
— Большая.
— Это мое дело. Знаешь, что сказал бы хозяин, если бы был жив? Не дал бы им ничего.
— Но он умер, — поправила Норма. — Теперь здесь будет распоряжаться миссис Белтер.
Миссис Вейтч обернулась и посмотрела на дочь своими глубоко посаженными матовыми глазами.
— Я в этом не уверена, — заявила она.
Мейсон разЛил кофе в чашки.
— Не могли бы вы дать мне какой–нибудь поднос? Я возьму кофе для сержанта Гоффмана и Карла Гриффина, а вы можете отнести остальное наверх.
Миссис Вейтч молча подала ему поднос. Мейсон взял три чашки, поставил их на поднос и вернулся с ними в салон.
Сержант Гоффман стоял, широко расставив ноги и наклонившись вперед. Карл Гриффин, обмякший, с красным лицом, сидел в кресле. Когда Мейсон вошел, сержант говорил:
63
— Вы по–другому о ней говорили, когда приехали.
— Я был пьян, — оправдывался Гриффин.
Гоффман уничтожающе посмотрел на него.
— Часто люди в пьяном виде говорят правду, а когда трезвые, стараются ее утаить.
Гриффин поднял брови с выражением невинного удивления.
— В самом деле? Никогда этого не замечал.
В этот момент сержант Гоффман услышал за собой шаги Мейсона. Он обернулся и широко улыбнулся, глядя на дымящийся кофе.
— Отлично, Мейсон. Это нам очень пригодится. Выпейте кофе, Гриффин, вы будете чувствовать себя лучше.
Гриффин кивнул головой.
— Пахнет очень аппетитно, но я уже чувствую себя нормально.
Мейсон подал ему чашку.
— Вы что–нибудь знаете о существовании завещания? — неожиданно спросил Гоффман.
— Мне бы не хотелось об этом говорить, сержант, если вы не возражаете.
Гоффман взял чашку из рук Мейсона.
— Я возражаю, как это ни странно. Прошу вас ответить на вопрос.
— Конечно, завещание существует, — признал Гриффин.
— А где оно?
— Этого я не знаю.
— А откуда вы вообще знаете о его существовании?
— Дядя сам мне его показал.
— И что? Все наследует жена?
Гриффин покачал головой.
— Насколько я знаю, не наследует ничего, кроме пяти тысяч долларов.
Сержант поднял брови и свистнул.
— Это совершенно меняет положение вещей.
— Какое положение вещей? — спросил Гриффин.
— Ну, всю ситуацию, — объяснил Гоффман. — Получается, что миссис Белтер была заинтересована в том, чтобы он был жив. С момента его смерти она будет в буквальном смысле слова выброшена на улицу.
— Насколько мне известно, они не ладили, — поспешил с объяснением Гриффин.
— Это еще ни о чем не говорит, — отрезал Гоффман. — В таких делах мы стараемся прежде всего установить мотив преступления.
Мейсон широко улыбнулся, глядя на Гоффмана.
— А что, вы считали, что это миссис Белтер убила своего мужа? — спросил он таким тоном, как будто сама мысль об этом казалась ему смешной.
64
— Я веду предварительное расследование, Мейсон. Пытаюсь установить, кто мог убить. Мы всегда прежде всего интересуемся мотивом. И пытаемся установить, кому было выгодно это убийство.
— В таком случае, — довольно трезво сказал Гриффин, — подозрение должно пасть на меня.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил Гоффман.
— Согласно завещанию, — медленно пояснил Гриффин, — я наследую все. Дядя Джордж всегда любил меня больше, чем кого- либо другого. То есть он любил меня настолько, насколько вообще был способен на это чувство. Сомневаюсь, что он вообще способен был любить кого–то по–настоящему.
— А как вы относились к нему? — спросил Гоффман.
— Я с большим уважением относился к его уму, — старательно подбирая слова, произнес Гриффин. — Ценил некоторые черты его характера. Он жил очень изолированно, потому что был чрезвычайно чуток ко всяким обманам и лицемерию.
— Почему это обрекало его на жизнь в уединении? — спросил Гоффман.
Гриффин неопределенно пожал плечами.
— Ну, если бы вы были таким, вы вряд ли задали бы этот вопрос. Этот человек обладал великолепным умом. Он старался каждого увидеть насквозь, разгадать любую фальшь и обман. Он принадлежал к людям, которые не нуждаются в любви. Он был до такой степени независимым, что ни в ком не нуждался, приятели ему были не нужны. Его единственная страсть — борьба. Он боролся со всеми, со всем миром.
— Но только не с вами? — вставил Гоффман.
— Нет, — признал Гриффин, — со мной не боролся, потому что знал, что мне плевать и на него, и на его деньги. Я не подлизывался к нему, но и не обманывал его. Говорил ему, что о нем думаю. Я был с ним честным.