— Он прислал деньги в конверте через посыльного.
— Ах, да.
Наступила тишина. Оба погрузились в размышление.
— Говорите дальше, — отозвалась Делла наконец. — Что я узнаю из утренних газет?
Мейсон продолжил голосом, лишенным выражения:
— Я спал. Ева Белтер позвонила мне около полуночи. Где–то около половины первого. Лил дождь как из ведра. Она хотела, чтобы я приехал за ней в какую–то аптеку. Твердила, что оказалась
71
в очень трудном положении. И я поехал. Она рассказала, что у ее мужа была ссора с каким–то мужчиной, и тот мужчина его застрелил.
— Она знает, кто это был? — спросила Делла тихо.
— Не знает, не видела его. Слышала только голос.
— Знает, чей голос?
— Так ей, по крайней мере, кажется.
— И кто это был, по ее мнению?
— Я.
Делла с ужасом смотрела на Мейсона.
— И что?
— Ничего. Я был дома в постели.
— У вас есть свидетели?
— Бог мой! — нетерпеливо сказал он. — Вы считаете, что я для алиби беру кого–нибудь в постель?
— Проклятая аферистка! — воскликнула Делла. Через минуту, уже спокойней, спросила: — И что дальше?
— Мы поехали туда и застали ее мужа мертвым. Кольт, калибр восемь. У меня есть номер. Один выстрел, прямо в сердце. Он купался, и, когда вышел, кто–то его застрелил.
Глаза Деллы широко открылись.
— Она привела вас туда раньше, чем сообщила в полицию?
— Да. Полиции это очень не понравилось.
Делла сидела с побледневшим лицом. Хотела что–то сказать, но передумала. Мейсон продолжал все тем же лишенным выражения голосом:
— Я повздорил с сержантом Гоффманом. Есть там племянник, который мне не нравится. Слишком правильный, строит из себя джентльмена. Прислуга что–то скрывает, а ее дочь, по–моему, врет. У меня не было возможности поговорить с остальной прислугой. Полиция держала меня внизу, а допрашивали всех наверху. Но у меня было время осмотреться, прежде чем они приехали.
— Вы сильно повздорили с Гоффманом?
— В этой ситуации достаточно сильно.
— Вы что, собираетесь подставить за нее шею? Что дальше?
— Сам не знаю. Думаю, что прислуга в конце концов сломается. Насколько я могу судить, они еще не приперли их к стенке, но сделают это рано или поздно. Что–то они скрывают. Не знаю, что именно. И вообще, сомневаюсь, правду ли сказала Ева Белтер.
— Если она это сделала, то уж, наверное, в первый раз, — фыркнула Делла. — С какой целью она втянула в это вас? У-у, змея! Я могла бы ее убить!
Мейсон раздраженно махнул рукой.
— Что теперь об этом говорить.
— А что Гаррисон Берк знает об убийстве?
— Я пытался до него дозвониться, но его нет дома.
— Ах он душка! Нет его дома! Нашел время!
Мейсон устало улыбнулся.
Делла вздохнула и посмотрела на него. Затем начала порывисто:
— Послушайте, вы позволили этой женщине поставить вас в двусмысленное положение. Вы поругались с ее мужем, который вскоре оказался убит. Ведете борьбу с его журналом, а всем известно, что когда вы боретесь с кем–то, то не в белых перчатках. Эта женщина заманила вас в ловушку. Она хотела, чтобы вы были там, прежде чем приехала полиция. И сейчас она придерживает вас своими бархатными коготками, а сама готовит почву для того, чтобы кинуть вас в огонь. И вы ей это позволите?
— Не собираюсь. Но не брошу ее на произвол судьбы, если только смогу это сделать.
Лицо Деллы было совершенно белым, губы вытянулись в одну ровную линию.
— Это обычная… — начала она и оборвала фразу.
— …клиентка, — закончил Мейсон настойчиво. — Клиентка, которая хорошо платит.
— Платит за что? За то, чтобы вы защитили ее от банды шантажистов? Или чтобы вместо нее вы были осуждены за убийство? — В ее глазах блестели слезы. — Мистер Мейсон, прошу вас, не будьте таким великодушным. Откажитесь помогать ей, пусть сама выбирается, как хочет. Вы же только адвокат, достаточно будет, если вы выступите на процессе.
Голос его прозвучал спокойно:
— Вы не думаете, что уже слишком поздно?
— Еще не поздно. Откажитесь.
Он снисходительно улыбнулся:
— Это моя клиентка, Делла.
— Она будет ею во время процесса. Сидите и ждите судебного разбирательства.
Мейсон покачал головой.
— Нет, Делла, прокурор не будет ждать разбирательства. Его люди в эту минуту допрашивают свидетелей. Они вложат в уста Карла Гриффина слова, которые завтра попадут на первые страницы газет, а потом станут серьезным доказательством в суде.
Она поняла всю бессмысленность дальнейшего сопротивления.