— Мне это кажется подозрительным, — сказал Терри. — Как бы здесь не оказалось засады. Я приподниму фрамугу, а ты, если услышишь какой-нибудь шорох поблизости, сразу же беги.
Клейн натянул перчатки, чтобы не оставлять отпечатков, и поднял фрамугу. Вокруг все казалось спокойным.
— Подожди здесь, Синтия, я сейчас…
— Нет, Филин, я с тобой.
Когда они оба проникли в помещение склада, Синтия спросила:
— Что ты собираешься делать?
— Я хочу отыскать документ, обнаруженный Глостером перед смертью.
— Откуда тебе известно, что он что-то обнаружил?
— Это всего лишь мое предположение, но вполне обоснованное. Глостер пришел сюда по делу. Кроме того, увидев здесь Гарольда, он мог проверить наличие некоторых бумаг. Его руки были испачканы пылью. Он что-то нашел и положил бумагу на стол. На бюваре были обнаружены отпечатки четырех пальцев его левой руки, словно он опирался на нее. Не было только отпечатка большого пальца. Мэллоу объясняет это тем, что большой палец не был испачкан пылью.
— Но ты думаешь иначе?
— Да. Я думаю, что Глостер нашел какую-то бумагу, свернутую в рулон, в пыльном месте. Он развернул рулон на столе, положив большой палец на край документа, и четыре других пальца на бювар. А теперь, пользуясь женской интуицией, подскажи мне, где больше всего собирается пыли?
— Мне кажется, на верхней балке. Там ее не часто вытирают.
Клейн подставил стул и, вытянувшись во весь рост, стал исследовать поверхность балки. Она действительно оказалась очень пыльной. На балке у третьей стены Терри нащупал бумажный рулон.
— Кажется, это то, что нам нужно, Синтия! — воскликнул он.
Через несколько секунд Клейн держал в испачканных руках бумажный рулон, перехваченный скотчем. Он отклеил скотч и развернул бумажные листы, исписанные аккуратным почерком.
— Это почерк Фарнсворса! — воскликнула Синтия, склонив голову над документом. — И дата… Смотри, Филин, это тот день, когда его убили!
Клейн кивнул и быстро пробежал текст глазами:
«Мне не хочется больше жить, и, закончив эту исповедь, я окончательно смогу поставить точку.
Синтия Рентон доверила мне свои деньги, которые я вложил в золотой прииск в Багио, на Филиппинах. Предварительно я навел о нем точные справки. И он показался мне многообещающим. Одновременно я вложил большую часть своего капитала в Восточную Компанию по импорту предметов искусства, в которой я был полноправным компаньоном вместе с Рикардо Таононом и Стейси Невисом. Мы пошли на рискованные операции и потеряли очень крупную сумму. Золотой прииск на Филиппинах оправдал мои ожидания, и я смог с большой выгодой перепродать свои акции. Рикардо Таонон сказал мне тогда, что никому не известно, что я вложил сюда чужие деньги, потому что вклад был сделан от моего имени. Я должен был передать часть этих денег компании, чтобы помочь ей выйти из затруднительного положения. Это было бы в некотором роде займом денег Синтии Рентон КИПИ.
Рикардо Таонону удалось меня убедить, и я подписал бумаги, согласно которым КИПИ становилась инвестором в золотодобывающее предприятие. Не знаю, почему я пошел на это: либо Таонон загипнотизировал меня, либо я лишился рассудка… Как бы то ни было, благодаря этой сделке, потеря ста тысяч долларов превратилась в прибыль в размере полмиллиона долларов.
Когда я напомнил Таонону о займе денег мисс Рентон, он мне ответил, что я подписал бумаги, согласно которым я вложил в добычу золота на счет компании собственный капитал.
Я оказался загнанным в угол. Разумеется, Синтия Рентон получила бы назад доверенный мне капитал, но она лишилась бы большой прибыли, на которую имела право. Чтобы возместить эти потери, я сделал новую попытку и поместил пять тысяч долларов в нефтяное месторождение, казавшееся еще более многообещающим, чем золотоносная жила. Увы, я обманулся в своих ожиданиях. Сейчас Синтия Рентон потребовала от меня отчета, и у меня складывается впечатление, что ее жених Эдвард Гарольд, который только что был у меня, заподозрил что-то неладное.
Чтобы искупить свою вину, мне остается только одно: честно во всем признаться. Синтия Рентон является законной владелицей всех моих акций в КИПИ, и мне остается только надеяться на ее прощение.
Хочу добавить, что, в отличие от Таонона, мне не в чем упрекнуть других моих компаньонов. Моя жизнь застрахована на довольно крупную сумму, и поскольку у меня нет семьи, то я завещаю всю сумму этой страховки и все мое имущество Джорджу Глостеру, Стейси Невису и Рикардо Таонону как компаньонам Компании по импорту предметов искусства.
Гораций Фарнсворс».
— Он покончил с собой! — прошептала Синтия.
— После того что мне рассказал Гарольд, я был почти уверен в этом, — сказал Клейн. — Чего недоставало, чтобы сделать заключение о самоубийстве? Этого письма на столе и револьвера в комнате. После того как Фарнсворс убил себя выстрелом из револьвера, кто-то проник в его кабинет, унес револьвер и спрятал это письмо. Поэтому полиция и приняла версию об убийстве.
— Ты думаешь, что Рикардо Таонон…
— Нет! — резко оборвал Клейн. — Что это?
— Где?
— Мне послышался шорох…
Скрипнула дверь, и в ту же секунду вспыхнул свет, ослепляя Терри и Синтию. Навстречу им, широко улыбаясь, шел инспектор Мэллоу.
— Так и есть, мистер Клейн! Вы опять обошли нас! Я уже говорил, что вам нет равных в выслеживании дичи… И мисс Синтия Рентон собственной персоной! А что это за документ, мистер Клейн, который вы читали с таким интересом?
Терри молча протянул ему письмо. Пробежав текст письма глазами, полицейский спросил с подозрительным видом:
— Надеюсь, что это не фальшивка, которую вы решили сюда подкинуть? Предупреждаю, мистер Клейн, что в ваших же интересах…
— Вы можете подвергнуть его экспертизе. Что касается меня, то мне теперь все ясно. Глостер обнаружил нечто, что очень взволновало его и по поводу чего он хотел срочно встретиться со своими компаньонами. Он не смог дозвониться до Невиса, поскольку тот ушел играть в покер. Тогда он позвонил Таонону и попросил его немедленно приехать на склад.
— Почему на склад?
— Потому что ему здесь что-то понадобилось, и он неожиданно обнаружил удирающего в окно Гарольда.
— Хорошо, продолжайте.
— В ожидании Таонона Глостер что-то искал и случайно наткнулся на это письмо, проливающее свет на дело Фарнсворса.
— Каким образом? — спросил Мэллоу.
— Мы знаем, что Фарнсворс покончил жизнь самоубийством. Когда полиция прибыла к нему на квартиру, она обнаружила в кухне, на электроплите, кипящую воду и наручные часы, сохнущие в духовом шкафу. Кроме того, когда Гарольд вернулся к Фарнсворсу, дверь черного хода была открыта. Всему этому может быть только одно объяснение.
— Какое?
— Сэм Кенион вернулся домой с покупками. Он вошел через черный ход, включил плиту и поставил кипятить воду. Затем он прошел в кабинет хозяина, чтобы получить инструкции в отношении обеда, и обнаружил его мертвым. Кенион взял со стола письмо, револьвер и побежал сообщить о случившемся Рикардо Таонону или Стейси Невису. Он поставил свои условия, и они были приняты. После этого он вернулся домой и «обнаружил убийство». На сей раз он вошел обычным путем, вызвал полицию и прошел на кухню, где на раскаленной плите кипела вода, о чем он напрочь забыл, но что свидетельствовало о его предыдущем возвращении в квартиру. Даже если бы он вылил воду в раковину, он все равно не успел бы охладить плиту. Тогда ему приходит в голову мысль намочить часы хозяина и сунуть их в шкаф, чтобы сбить с толку полицию. Создавалось впечатление, что Фарнсворс сам поставил кипятить воду. Тот факт, что Гарольд отрицал свой повторный приход в квартиру Фарнсворса, убедил всех в его виновности, и никто не обратил внимание на кипящую воду и сохнущие в духовке часы.
— Все это достаточно логично, — признал Мэллоу. — Но компаньонам Фарнсворса ничего ведь не было известно о повторном визите Гарольда?