– Отдай мой замок, – сказал он.
Бобби тоже вскочил. Он был на голову выше Хэнка и вдвое шире его в плечах.
– В чем дело? – с деланным изумлением спросил он.
– Отдай мой замок, – повторил Хэнк.
– А я думаю бросить его в водосточную канаву вместе с цепочкой, – ответил Бобби и сделал шаг по направлению к люку, не понимая, что в этот момент он держал в своем кулаке сердце Хэнка, его индивидуальность, его существование и даже жизнь. Он, конечно, понимал, что Хэнк боится его. Этот страх он мог прочитать в дрожащем, узкогрудом теле Хэнка, по напряженному старанию, с которым тот попытался совладать со своим лицом, по его влажным, вот-вот готовым поддаться потоку слез, глазам. Но Бобби не знал, что он держит в своей руке нечто драгоценное, придающее человеку смысл и значение в лабиринте бетона и асфальта. Он не знал всего этого до тех пор, пока Хэнк не ударил его.
Ударил он Бобби очень сильно, так сильно, что у того из носа мгновенно потекла кровь. Глаза Бобби расширились от изумления. Тогда Хэнк ударил его второй раз, а затем еще и еще, а Бобби, пока его бил Хэнк, пытался понять, что с ним происходит. От сильного удара Бобби упал на горячий асфальт тротуара. Хэнк навалился на него и Бобби почувствовал, как пальцы противника крепко сомкнулись вокруг его гортани. На одно мгновение он с ужасающей ясностью понял, что Хэнк сейчас задушит его до смерти.
– Да отдай ты ему этот замок, Бобби, – сказал один из мальчиков.
Бобби, стараясь увернуться от крепких, как тиски, пальцев Хэнка, задыхаясь и отчаянно мотая головой, промычал:
– Да возьми ты его, на, возьми...
Он разжал кулак и замок упал на тротуар. Хэнк быстро схватил его. Он крепко стиснул его обеими руками, и только тут слезы потоком хлынули по его щекам. Заикаясь, он сказал:
– Зачем, зачем тебе надо было связываться со мной?
– Иди домой, Бобби, – сказал один из мальчиков. – У тебя весь нос в крови.
Таков был конец этой драки, последняя неприятность, которую ему пришлось вынести из-за Бобби. С тех пор он перестал носить этот замок. С того памятного дня он начал носить с собой нечто другое: сознание собственного страха и сознание того, что пойдет на что угодно, лишь бы не показать никому этот страх.
– Папа?
Он повернул голову и не сразу узнал стоявшую перед ним взрослую девушку: длинные светлые волосы, женский вопрошающий взгляд, крепкая грудь, узкая талия и длинные ноги. «Моя дочь? – подумал он. – Уже женщина? Разве ты не сидела совсем недавно у меня на коленях, Дженни? Когда же ты успела присоединиться к этому таинственному клану?»
– Что с тобой, папа? – спросила Дженни и в ее голосе прозвучала тревога.
– Ничего, – ответил он. – Я просто решил выкурить сигарету перед тем как лечь.
– Какой хороший вечер, – сказала Дженни и, сев рядом с ним на ступеньку, натянула юбку на колени.
– Да. – Он помолчал. – Ты сейчас от Агаты?
– Да. Ребята все еще там, но я ушла. Была такая скучища. – Она помолчала. – И Лонни не было.
– Лонни?
– Ну да, Лонни Гейвина.
– Ах, да!
Несколько минут они сидели молча.
– Какой хороший вечер! – повторила Дженни.
– Да.
И опять наступило молчание.
– Ты... ты никого не встретила на улице? По дороге домой? – спросил он.
– Кого?
– Ну каких-нибудь ребят?
– Нет. Никого.
– Тебе не следует гулять одной ночью, – сказал он.
– Ну, на нашей улице бояться нечего, – ответила она.
– И все-таки...
– Не беспокойся, – сказала она.
И опять они замолчали. У него было странное ощущение, что Дженни хочет с ним поговорить. Он чувствовал, что им обоим было бы не худо поговорить по душам, но вместо этого они сидели, как чужие, незнакомые люди на маленькой железнодорожной станции в зале ожидания, и неловко молчали.
Наконец Дженни поднялась и разгладила юбку.
– Мама еще не спит? – спросила она.
– Нет, – ответил он.
– Пойду-ка выпью с ней молочка на ночь, – сказала Дженни и ушла в дом.
А он остался сидеть один в темноте.
На следующее утро в девять часов он начал свой рабочий день с того, что попросил о круглосуточной полицейской охране своего дома.
Глава 5
Кондитерская, грязноватая и запущенная, все же казалась уютной. Хотя помещение весьма нуждалось в ремонте. Искусственная кожа диванчиков в кабинетах была вся в пятнах от напомаженных волос и грязных пальцев, а дешевые сладости в витрине прилавка казались лежалыми и несъедобными, тем не менее кондитерская была проникнута атмосферой спокойной непринужденности. И, стоя на ее пороге, Хэнк понял, почему «альбатросы» выбрали своим пристанищем именно это место.
Он вошел в кондитерскую в тот момент, когда зазвонил телефон и хозяин взял трубку. Четверо юношей, сидевших в кабинете рядом с телефонной будкой, даже не повернули головы, когда, повесив трубку, он вернулся на свое место за прилавком. Это был низенький человек в сияющем белизной фартуке и с сияющей лысиной. Ходил он немного прихрамывая, но хромота, как ни странно, придавала его бесцветной личности определенную силу.
– Чем могу служить, приятель? – спросил он Хэнка.
– Я ищу членов клуба «Альбатрос», – ответил Хэнк. – Мне сказали, что они имеют обыкновение собираться здесь.
– Вам кто-то наврал, мистер.
– Этот «кто-то» – Ричард Ганнисон, начальник 27-го отделения. Он не имеет обыкновения говорить на ветер.
– Да?
– Да! Так где же они?
– А вы-то кто такой?
– Генри Белл, помощник прокурора.
– Да?
– Да.
Подростки в кабинете рядом с телефоном повернулись к ним. Один хотел было встать, но другой положил ладонь ему на плечо и он тут же сел.
– Ну что ж, – сказал хозяин. – До сих пор к нам в кондитерскую еще ни разу не заходил прокурор. Я польщен.
– Так где я могу найти «альбатросов»? – Хэнк указал на кабинет рядом с телефоном. – Эти ребята из их банды?
– А я почем знаю, мистер? Мое дело – торговать в кондитерской. – Он протянул руку через прилавок. – Джо Манетти.
Хэнк пожал протянутую ему руку.
– Мистер Манетти, – сказал он громко, – лейтенант Ганнисон дал мне список фамилий и адресов всех известных ему «альбатросов». Я, разумеется, могу вызвать их всех для допроса к себе. Но я решил, что будет проще поговорить с ними здесь, в Гарлеме. Ну, так как же?
Манетти пожал плечами:
– Вы меня об этом спрашиваете, мистер? Я же только содержу кондитерскую.
Хэнк повернулся к кабинету:
– А вы что скажете?
Юноша с широкими плечами и сильными мускулистыми руками внимательно посмотрел на Хэнка бесцветными прищуренными глазами. Потом едва заметно кивнул головой.
– Идите сюда, – сказал он.
Хэнк направился к ним. Он решил, что младшему в этой группе – лет пятнадцать, а старшему, который его позвал, – девятнадцать. Он казался и самым сильным среди них. Черные гладко прилизанные волосы, полубачки. На левом запястье серебряный браслет с инициалами, а чуть повыше браслета – шрам. Густые черные брови нависали над светло-голубыми, почти серыми, всегда прищуренными глазами.
– Садитесь, – сказал он. – Кончо, подай прокурору стул.
Один из ребят выбежал из кабинета и исчез за завешенной дверью в глубине кондитерской. Вернувшись со стулом, он поставил его у стола и снова уселся на свое место. Хэнк сел.
– Меня зовут Дьябло, – сказал старший. – Вы знаете, что это означает?
– Это означает дьявол, – ответил Хэнк.
– Вот именно. – Он улыбнулся не разжимая губ и посмотрел на своих товарищей. Один из них кивнул.
– Вы испанец?
– Я? – спросил Дьябло. – Я? Угадайте, а?
– Дьябло – испанское слово.
– Разве? – удивился юноша. – Я думал, что итальянское. Я итальянец.