Глава 11
ЗАЧЕМ ЕГО БЫЛО ТОПИТЬ?
Я все еще продолжал ломать себе голову, когда Поппи положила мне руку на плечо. Я обернулся. Ее круглое лицо покраснело и было страшно озабоченным.
— Альберт, — прошептала она, — сейчас ничего не выйдет: Кингстон уже возвращается, но я хочу тебе кое-что сказать. Тсс, он уже здесь.
Она снова повернулась к бару и начала возиться со стаканами. Вошел Кингстон, веселый и довольный собой.
— Ей уже намного лучше, — сказал он, улыбаясь Поппи, — через пару дней будет прыгать, как козочка. Только пусть не ест ничего жирного. Хотите поговорить с нею, Кемпион?
Поппи вопросительно посмотрела на него, и он объяснил ей, в чем дело. Она засмеялась.
— У нее на это не хватило бы ни сил, ни ума, — подчеркнула Поппи. — Да хоть бы и хватило, она бы ничего такого не сделала бы. Наша Флосси — чудесная девушка! Флосси — вот это мысль! В жизни не слыхала большей глупости!
Кингстон, однако, стоял на своем, и его упрямое стремление присутствовать при всем наверняка обозлило бы меня, если бы дело было и впрямь срочным.
А так мы вместе пошли наверх по лабиринту коридоров и неожиданных лестниц, пока не добрались до комнатки в мансарде на противоположной стороне дома от чулана, рядом с которым стояла ваза.
Увидев Флосси, я сразу понял, что Поппи права. Ее похудевшее, желтое личико было трогательно апатичным. Кингстон начал задавать ей вопросы. Не слышала ли она чего-нибудь? Не выходила ли на минутку из комнаты? Не случалось ли вчера чего-нибудь необычного? Она на все отвечала «нет, сэр» с усталой терпеливостью тяжелобольного человека.
Мы вышли и направились еще раз взглянуть на кладовую. Там ничего не изменилось со времени моего прошлого визита, Кингстон вел себя, ну, прямо, как эксперт. Очевидно, он сам себе нравился в новой роли.
— А здесь вот царапина, — сказал он, показывая на бороздку, которую я заметил еще раньше. — Она вам что-нибудь говорит, Кемпион? Выглядит довольно свежей, правда? Может, надо попробовать снять отпечатки пальцев?
Я грустно посмотрел на толстую штукатурку и увел его прочь.
В конце концов, мы от него все-таки избавились. Он предложил подвезти меня к полицейскому участку, но я поблагодарил его и объяснил, что за мной заедет Лео. Случайно взглянув при этом на Поппи, я заметил, что на ее щеках появился румянец.
Мы стояли с ней вместе у окна и смотрели, как машина Кингстона исчезает за поворотом.
— Скучает он, — вздохнула Поппи. — Все они здесь скучают, милые мои защитники. Он — хороший парень и вовсе не обожает убийства, но теперь у него хоть есть о чем говорить, когда он приходит к своим пациентам. Ужасно, должно быть, каждый день встречаться с людьми, которым нечего сказать, как ты думаешь?
— Пожалуй, — ответил я неуверенно, — пожалуй. Так что же вы хотели мне сказать?
Она ответила не сразу, вновь покраснела и стала похожей на большого провинившегося ребенка, от которого хотят, чтобы он в чем-то сознался.
— Я вчера немного повздорила с Лео, — выдавила она наконец. — Не то чтобы это меня очень трогало, нет, хотя человек должен уметь ладить со своими клиентами и… друзьями. Я понимаю, что он на меня сердится. Я наврала ему и очень глупо, а потом мне уже не хотелось все объяснять. Так ведь бывает. Она замолчала и посмотрела на меня.
— Еще бы, — ответил я весело.
— Самое глупое, что по сути дела все это не имеет ни малейшего значения, — продолжала она. — Здесь все такие страшные снобы, Альберт.
Я не очень понимал, о чем она говорит, и прямо спросил, в чем дело.
— В этом самом Хейхоу, если хочешь знать, — взорвалась она. — Конечно, это самый настоящий сукин сын, Альберт, но все-таки он — человек и хочет жить, как и каждый, верно?
— Минуточку, — сказал я. — Расскажите обо всем по порядку. Этот Хейхоу — ваш друг?
— Да нет, никакой не друг! — Она была явно задета таким предположением. — Но на прошлой неделе он попросил у меня помощи.
Меня осенило.
— Хотел от вас денег?
— Что ты! — Она была шокирована. — Конечно, с деньгами у него, бедняги, было плохо. Он рассказал мне, как до этого дошло, и я заняла ему пару фунтов — это да, но чтобы он хотел от меня денег, этого нельзя сказать. Видишь ли, Берти, все было так: он пришел ко мне дня через два после того, как здесь поселился этот несчастный Гаррис. Я уже начала как раз подозревать, что он за птица, когда этот старик явился, попросил разрешения поговорить со мной наедине и все рассказал. Гаррис был его племянником, понимаешь, и какими-то штучками — я уж толком не помню, как там у них было — оставил старика без гроша. Вот прохвост! Этот Хейхоу хотел встретиться с ним с глазу на глаз и потребовать свои деньги обратно, а я должна была ему в этом помочь. Я пустила его в комнату Гарриса…
— То есть как? — вырвалось у меня.
— Ну… объяснила ему, где это, и пустила наверх. Это было несколько дней назад. Они страшно там поругались, бедняга Хейхоу сбежал вниз вне себя и с того дня больше не показывался здесь, до вчерашнего вечера, когда его увидел Лео. Мне не хотелось во все это посвящать Лео — зачем доставлять старику неприятности, когда вчера утром его и близко здесь не было, а Лео теперь сердится. Уладь это как-нибудь, Альберт, будь добр! И выпей еще!
Пить мне не хотелось, но сделать все, что смогу, я обещал.
— А откуда вы знаете, что Хейхоу не было здесь вчера утром? — спросил я.
Она посмотрела на меня, как на ненормального.
— Надеюсь, мне все-таки известно, что творится в собственном доме. Знаю, что меня считают старой, симпатичной разиней, но совсем из ума я еще не выжила. Кроме того, у нас ведь каждого тут допрашивали. Нет, он не имеет ничего общего с этим кошмаром.
— А что Хейхоу делал здесь вчера?
— Вчера вечером? Это… — тут она замялась, — это не так просто объяснить. Пришел поддержать меня, зная, каково мне в такой ситуации приходится среди всех этих снобов, и предложил помощь как человек, много повидавший в жизни.
На минутку она задумалась.
— По правде говоря, я думаю, если хочешь знать, что он приходил выпить, — добавила она с тем практицизмом, который ее всегда выручает.
— Вы ему снова заняли денег? — пробормотал я недоверчиво.
— Только пару шиллингов. Лео об этом не говори. Он и так уверен, что я совсем рехнулась.
Я снова вспомнил о Батвике, и Поппи, выведя меня из дома, показала тропинку, ведущую между огородными грядками к калитке в саду викария. Тропинка была узенькая, местами почти совсем невидимая за развесистыми деревьями. Когда мы вернулись в дом, я обратился к Поппи снова.
— Послушайте, Поппи. Я знаю, что полиция уже допрашивала всех ваших людей. Не хотелось бы мне беспокоить их вновь, но вы, пожалуй, могли бы между прочим выяснить, не болтался ли кто-нибудь наверху до того, как случилось несчастье? Например, Батвик мог вернуться без всякого труда.
— Викарий? — переспросила Поппи. — Но ведь… Не думаешь же ты?.. Ох, Альберт, это же чепуха какая-то!
— Разумеется, — поспешил я согласиться. — Просто мне пришла в голову мысль разузнать, мог ли кто-нибудь пробраться наверх. Любопытство — и ничего более.
— Что ж, это я выясню, — поддержала она энергично.
Я поблагодарил ее и не поленился, на всякий случай, объяснить, что понимает закон под словом «диффамация».
— Мне об этом можешь не распространяться, — сказала она и добавила: — Там, кажется, подъехала машина?
Мы поспешили к двери. Поппи по дороге приглаживала свои седые локоны. У главного входа, однако, был не Лео, а Лагг в моей машине. Он многозначительно кивнул мне, и я увидел на его круглом лице выражение необычайного волнения.
— Садитесь скорее, — сообщил он, когда я подошел поближе. — Полковник в участке и требует вас. Кой-чего случилось.
— Труп, наверное, нашли?
Он был явно разочарован.
— Вижу, ваш талант ясновидца во всю работает, — сказал он и, улыбнувшись Поппи через мое плечо, добавил в знак уважения, связанного, я уверен, с выпитыми здесь литрами пива: — Мое почтение, сударыня!