Итак, покинув деревню, отряд Абержу поспешил к лесу. Проводникам было приказано вести ее окольными путями к Смоленску, куда надеялись прибыть на рассвете. Все дальше углублялись в густой лес; дороги были извилисты, как в лабиринте. Внезапно колонна остановилась. Допросили проводников, они откровенно признались, что заблудились в бесконечных изгибах дорог незнакомого леса, и вернулись туда, откуда ушли, к Хморе (Zmora). В деревне, несомненно, уже казаки. После четырех часов форсированного марша французы оказались перед лицом той же опасности, от которой убегали! Проводников чуть было не расстреляли. Снова тронулись в путь и через некоторое время вышли на большую равнину. На краю ее обнаружили деревню, возле которой разглядели русские войска. «Так как мы по-прежнему двигались вперед, — пишет Вьейо, — неприятель, удивленный нашей дерзостью, или полагая, что нас много, не открывая огня по нашему авангарду, потянулся к деревне. Дорога, по которой мы шли, проходила через нее. Вступив туда почти одновременно с ними, мы продолжали свой путь, а те смотрели, как мы проходим, с таким спокойствием, будто были самыми лучшими друзьями. Один француз, вырвавшись из их рядов, бросился в наши. Это был унтер-офицер императорской гвардии. Он сообщил, что пятьсот пленных собраны в огромной риге, и русские, чтобы избавиться от них при выступлении, собрались предать ее огню». Вьейо со своей ротой устремился к этому строению, которое уже было подожжено, разогнал русских, освободил пленных и вернулся к своей колонне.{54}
«На другой день, — продолжает Вьейо, — обнаружили маленькую деревню на возвышенности. В низине справа от нас находились лошади и парк русской артиллерии. Множество мужиков и солдат выбегали из жилищ, чтобы посмотреть на наш марш. Мы были уже далеко, когда услышали несколько ружейных выстрелов, выпущенных по саням, находившимся сзади. Позже узнали, что русские захватили одну из наших маркитанток… В десять часов утра увидели большую деревню на краю широкой равнины, окруженную войсками, которые мы приняли сначала за французские, но подзорная труба вывела нас из заблуждения, они оказались русскими. Вечером узнали, что это была квартира князя Кутузова». В других местах своего рассказа Вьейо называет точную дату этого происшествия — 12 ноября. Русская Главная квартира с 30 октября (11 ноября) находилась в Лобково в 25 верстах от Хмары. Семеновский офицер П. С. Пущин в тот день записал в дневнике: «Главный штаб остановился в Лобково, расположенном на главном тракте Рославль-Смоленск. Наш корпус разместился по квартирам в 2 верстах от с. Грудино». Главная квартира 5-го корпуса находилась в селе Звяхино, в одной версте от Лобково. Прапорщик Финляндского полка Дмитрий Нилович Казин запамятовал название села, где расположился его полк, но очень хорошо запомнил: «… из гвардейских полков наш был ближе всех к главной квартире. По приходе нам была объявлена дневка».
Столкнувшись с серьезным препятствием на своем пути к Смоленску, командир французов созвал офицеров на совет. Несмотря на необходимость раздобыть продовольствие, «посчитали благоразумным не идти просить завтрака у русских» и избежать столкновения с ними, свернув в лес, видневшийся вдалеке. Между тем, в русском лагере была объявлена тревога. «Вдруг утром на разсвете,
31 октября,— вспоминал Казин, — мы по звуку барабанов, бивших без умолку тревогу, поднялись все разом и, не зная причины, в несколько минут были на улице». Там полковник М. К. Крыжановский разговаривал с капитаном Фигнером, привезшим, как говорил Казин, «известие о появлении неприятельской колонны в двух верстах от главной квартиры и приказание фельдмаршала нашему полку: “идти к той колонне на встречу, оттеснить и, буде сил хватит, порешить участь ея по тогдашнему обыкновению”. Исполняя повеление светлейшаго полк наш в несколько минут готов был к выступлению». Однако даже Фигнер не знал, в каком направлении двигаться, ибо Казин сообщает ниже: «После получения в главной квартире известия о появлении неприятеля, до сбора нашего полка, прошло более 4-х часов времени, в которое неприятель легко мог переменить свою дирекцию».{55} Сам Крыжановский писал, что приказ получил от Коновницына, которого известил, что в 9 часов утра «выступил с полком из квартир, за неприятелем пробиравшимся лесами от деревни Радушвиной в направлении к г. Смоленску или Красному», и продолжил: «В повелении вашего Превосходительства сказано мне следовать чрез село Бонды к Радушкову».{56}
55
Видимо, Фигнер уехал в Петербург 31 октября (12 ноября). Этим днём датируется рекомендательное письмо Вильсона лорду Кэткарту из Лабково: «Прошу вас принять в благосклонность вашу полковника Фигнера, оказавшего столь отличные заслуги» (ВУА. XIX. 164; Вильсон. 217).
56
VieUlot. 131–132; Пущин. 70; Рассказ Д. Н. Казина о взятии в плен французского отряда при с. Княжом // Марин А. Н. КРАТКИЙ ОЧЕРК ИСТОРИИ ЛЕЙБ-ГВАРДИИ ФИНЛЯНДСКОГО ПОЛКА. Кн. 2. СПб., 1846. С. 64–65; Ростковский. 134, 135, 136 (помимо рассказа Казина и рапорта Крыжановского, автор использовал послужные списки офицеров, журнал военных действий 5-го корпуса, биографию Крьіжановского и «Походные записки 1812–1813 гг. от Тарутина до Кульма» неизвестного автора); Бумаги П. И. Щукина. Ч. IX. М., 1905. С. 270–271; Гулевич С. А. ИСТОРИЯ ЛЕЙБ-ГВАРДИИ ФИНЛЯНДСКОГО ПОЛКА. Ч. 1. СПб., 1906. С. 237–238. Рапорт Крыжановского и более подробный рассказ Казина весьма значительно различаются в том, что касается последовательности событий. Может быть поэтому Гулевич фактически отказался от согласования этих двух источников, ограничившись пересказом версии Казина. Полагаем, что в данном отношении надлежит следовать за рапортом Крыжановского, как документом более строгим и официальным, а главное — написанным вскоре после событий; «