— Только между нами, — усмехнулся Дэнни. — Похоже, вам не справиться и с худосочной дамочкой, а уж про пятьдесят парней и говорить нечего.
— Знаешь, у тебя настоящий талант, Дэнни, — сказал Хэнк.
— Да? Какой же?
— Я пришел сюда, потому что твоя мать сказала мне…
— Моя мать? А она здесь при чем? Зачем вы ее вызывали?
— Я ее не вызывал. Она сама пришла ко мне. Она сказала, что ты не являешься членом банды Громовержцев и что ты не принимал участия в резне. Когда я объяснил это твоим адвокатам, они разрешили мне встретиться с тобой. Поэтому я и пришел. Но теперь я больше чем когда-либо убежден, что ты состоишь в банде и что ты убил этого мальчика хладнокровно и преднамеренно. Вот в чем твой талант, Дэнни». Не сомневайся он произведет впечатление на присяжных.
— Я не убивал его хладнокровно и… как там еще. Я ударил его ножом, защищаясь, и не хотел его убивать. Я только пытался помешать ему сделать мне больно.
— Он был слепой! — разозлился Хэнк.
— Я ничего про это не знаю, и мне наплевать. Знаю только, что он встал со ступенек, как безумный, и у него в руках был нож, а когда он бросился на нас…
— Ты лжешь!
— Нет, не лгу. У него был в руках нож. Я видел. Господи, я видел его! Думаете, мне хотелось, чтобы меня зарезали? Поэтому когда Амбал и Бэтмен кинулись на него, я сделал то же самое. Я не трус, мистер. У меня достаточно смелости, чтобы вступить в бой.
— Да, конечно, требуется немалое мужество, чтобы зарезать мальчика, который ничего не видит.
— Чтобы пырнуть кого-нибудь ножом, не обязательно видеть. Одного парня зарезали на совершенно темной улице. Нужно только почувствовать, куда бить, и можешь втыкать нож. Да какого черта вы понимаете? Вы слабак, выросли небось в большом доме…
— Замолчи, Дэнни!
— Не затыкайте мне рот. Вам повезло, что мои адвокаты разрешили вам поговорить со мной. Никто вас не звал, вы пришли по собственной воле. Хорошо, вы здесь, и вот что я вам скажу.
Мы гуляли по улице, этот испашка вскочил, как безумный, и бросился на нас с ножом в кулаке. Мы ударили его в ответ ножом, потому что вопрос стоял так: или мы, или он. Если он умер, значит, ему не повезло. Нечего было лезть к нам. Хэнк встал.
— Хорошо, Дэнни. Я выслушал тебя. Желаю удачи.
— И держитесь подальше от моей матери, мистер! — пригрозил Дэнни. — Держитесь от нее подальше. Слышите?
— Я слышу тебя.
— Значит, так и делайте.
— Я собираюсь сделать только одно, Дэнни. Я собираюсь отправить тебя и твоих друзей на электрический стул за убийство невинного мальчика.
В кабинете его ждало письмо. Адресованное мистеру окружному прокурору Генри Беллу. Буквы были нацарапаны на конверте от руки. Он надорвал конверт и достал один Лист бумаги. Та же рука нацарапала всего несколько слов:
«Если Громовержцы умрут, ты будешь следующим».
Глава 4
На другое утро он отправился на ту улицу и сразу же понял, что того Гарлема, который он когда-то знал, больше нет. Он стоял на углу Сто двадцатой улицы и Первой авеню, глядя на запад, и пытался представить себя мальчишкой. Но все изменилось до неузнаваемости, и в его воображении не возникало никаких образов.
На северной стороне улицы стояли бульдозеры; они перекопали почти весь квартал, начиная от Второй авеню, где когда-то стояла бакалейная лавка, где жаркими летними днями он рассматривал цветные картинки. Дом, в котором он родился и вырос — при родах помогала его тетя Серри, — по-прежнему стоял в центре квартала на южной стороне улицы, но при-, мыкавшая к нему кондитерская лавка была заколочена досками, а на соседних домах лежал налет разрушения.
— Ребята живут не здесь, — подсказал детектив первого класса Майкл Ларсен. — Они собираются в четырех кварталах отсюда.
— Знаю, — кивнул Хэнк.
Он смотрел на улицу и думал, правда ли, что географические перемены являются синонимом прогресса. Ведь если изменились улицы Гарлема, если здесь появились чистенькие дома новой постройки из красного кирпича и современные квартиры, значит, и жители Гарлема тоже изменились. Раньше он четко делил Гарлем по территориальному признаку:
Итальянский, Испанский и Негритянский. В своем воображении он даже поставил пограничные столбы. Теперь он понял, что никаких границ между тремя Гарлемами быть не может. Гарлем есть Гарлем. На улицах Итальянского Гарлема то и дело встречались смуглые и светлые лица пуэрториканцев, темные лица негров. По Гарлему можно изучать схему потока иммиграции в Нью-Йорк: ирландцы и итальянцы первыми попали под процесс интеграции; негры — иммигрировавшие позже — незаметно влились в респектабельные круги белых протестантов; пуэрториканцы оказались последними, они отчаянно продирались сквозь культурные и языковые барьеры к протянутой руке помощи. Но, как выяснилось, в этой руке был спрятан нож.
Интересно, что знает город о Гарлеме, размышлял он. Он знал, что ученые мужи проводили исследования, бесчисленные исследования жилищных условий, транспортных проблем, школ, восстановительных центров, проблем занятости. Эти мужи считали себя специалистами по иммиграции. Однако в недалеком будущем — через двадцать, двадцать пять лет — город представлялся ему гигантским механизмом. Сердцевиной этого механизма будет центральная часть, где работают поставщики идей, сочиняя лозунги для всей нации: «Ешьте хрустящие палочки», «Стирайте порошком „Уэдли“, „Курите сигареты «Сахара“, формируя вкусы и мировоззрение страны. А вокруг лагеря поставщиков идей соберутся бездомные кочевые племена, которые будут драться между собой за неплодородные земли городских улиц и бродить в поисках все той же руки помощи. На крышу Эмпайр-Стейт-Билдинга в центре поставщиков идей водрузят огромный громкоговоритель. И каждый час из громкоговорителя будет раздаваться одно-единственное слово, которое разнесется по всему городу, достигая слуха варварских племен, скитающихся на окраинах города.