— Да, кое-что меня огорчает.
— Что, например?
— То что, район приходит в упадок.
— Что вы имеете в виду под словами «прижадит в упадок»?
— Ну, сами знаете.
— Нет, я не знаю. Миссис Райли, не могли бы вы объяснить, что вы конкретно имеете в виду?
— Прощу прощения, мистер Белл, — вмешался Сэмелсон, — но какое отношение к делу имеет ваш вопрос?
— Ваша честь, на мой взгляд, это важно. Убитый подросток был пуэрториканцем. Я пытаюсь выяснить, считает ли миссис Райли, что район приходит в упадок именно потому, что в нем селятся пуэрториканцы.
— Тогда попрошу вас обойтись без иносказаний и задавать вопросы напрямую.
— Вы и в самом деле так считаете, миссис Райли?
— Я считаю, что присутствие пуэрториканцев не самым благоприятным образом отражается на стоимости недвижимости…
— Отвод, — потребовал Хэнк.
— Вы бы стали возражать в случае включения вас в список присяжных для участия в суде по делу об убийстве?
— Да, я был бы против.
— Почему?
— За последние два года меня уже три раза назначали присяжным. Мне не нравится эта работа, и я хотел бы просить, чтобы меня больше не вызывали.
— Что ж, если нет возражений, — угрюмо проговорил Сэмелсон, — то, полагаю, мы можем дать отвод этому сознательному гражданину.
— Миссис Франкворт, у вас есть дети?
— Да. Трое.
— Мальчики или девочки?
— Две дочки и сын.
— Сколько им лет?
— Тринадцать, десять и восемь.
— Вы смогли бы отправить этих подростков на электрический стул?
— Да, наверное, да. Если они виновны.
— А вы полагаете, что они виновны?
— Еще не знаю.
— Вы читали в газетах об этом происшествии?
— Да.
— И у вас не сложилось однозначеного мнения о том, виновны эти подростки или нет?
— Нет. Я не верю тому, что пишут в газетах.
— А вы поверите тому, что услышите в этом суде?
— Да.
— Вы станете верить всему, что здесь услышите?
— Что вы имеете в виду?
— Обвинение представит вам свою точку зрения на случившееся, защита — свою. А вынесение вердикта предполагает, что вы будете должны принять точку зрения лишь одной из сторон — либо той, либо другой.
— Сначала я выслушаю доводы обоих, а уж затем решу» кто прав, а кто нет.
— Миссис Франкворт, на ваш взгляд, убийство — это преступление?
— Иногда да.
— Но не всегда?
— Я считаю, если человек совершает убийство, защищая свою жизнь, то его нельзя считать преступником.
— Среди ваших знакомых есть пуэрториканцы?
— Нет, сэр.
— А вы стали бы возражать, если бы по соседству с вами поселилась семья пуэрториканцев?
— Мне никогда не приходилось оказываться в такой ситуации, так что мне трудно судить об этом. Но полагаю, если бы они оказались порядочными людьми и хорошими соседями, то я не имела бы ничего против такого соседства.
— Миссис Франкворт, вы живете в этом городе с самого рождения?
— Нет.
— А где вы родились?
— В Англии. Наша семья перебралась в Америку, когда мне было двенадцать лет.
— Благодарю вас, миссис Франкворт. С позволения суда мне хотелось бы внести этого присяжного в список.
— Каков род ваших занятий, мистер Эббини?
— Я владею сетью ресторанов.
— Где они расположены?
— Здесь, в городе.
— Вы принимаете на работу пуэрториканцов?
— Да.
— Почему?
— Они прекрасные работники.
— И сколько пуэрториканцев работает на вас?
— Ну… я бы сказал, человек пятьдесят или около того.
— Вы когда-либо общались с ними лично?
— Конечно. Мне нравятся пуэрториканцы.
— А негры у вас работают?
— Нет.
— Почему?
— Просто не работают, и все.
— Вы испытываете предубеждение против приема на работу негров, не так ли?
— Да нет, я бы так не сказал. Просто у меня никогда не появлялось возможности брать их на работу, вот и все.
— Мистер Белл, — вмешался Сэмелсон, — насколько я знаю, в данном деле нет фигурантов-негров. Процесс и без того обещает быть довольно длительным, и я не вижу резона затягивать его еще больше, задавая присяжным вопросы, не имеющие непосредственного отношения к рассматриваемому нами делу.
— Ваша честь, я лишь пытался выяснить, насколько далеко распространяется расовая терпимость мистера Эббини.
— И тем не менее его отношение к неграм не имеет прямого отношения к делу, рассматриваемому в этом суде.
— Тогда, ваша честь, у меня больше нет вопросов. Мне бы хотелось заявить отвод этому человеку.
Неделя ушла на то, чтобы уладить все разногласия между сторонами по составу присяжных. В конце первой недели адвокаты с обеих сторон выступили со своими вступительными речами. Хэнк заверил присяжных, что вне всяких сомнений он докажет, что трое подростков виновны в совершении убийства первой степени. Адвокаты защиты, со своей стороны, заверили присяжных в том, что они докажут, что эти мальчики ничего такого не совершали.
— На этом процессе вы услышите много проникновенных призывов, — сказал один из адвокатов защиты, — и множество бесстрастных речей о расовой терпимости, физических недостатках и бедном, слепом мальчике, якобы безжалостно и безвинно убиенном тремя подростками. Но мы призываем вас, дабы свершилось правосудие именем Божьим, забыть об эмоциях и прислушаться к голосу разума. Мы будем излагать факты ясно и логично, и затем, будучи собраны воедино, эти самые факты подскажут вам, какой вердикт следует вынести в той уединенной комнате, где вы соберетесь, чтобы решить, заслуживают ли эти трое подростков того, чтобы лишить их жизни. И я уверен, что ваш вердикт будет гласить: «Не виновны».
И лишь после этого суд начался по-настоящему.
Были заслушаны свидетели: полицейские, производившие арест, помощник окружного прокурора, принявший вызов из полицейского участка, лейтенант Ганнисон, детектив Ларсен — и все показали под присягой, что на одежде троих подростков, задержанных вечером десятого июля, имелись следы крови.