— Держите, — протянул ей письмо.
— Что это? — спросила тихонько она.
— Фамилии следователей. Не бывших. Они сейчас работают в сыскной части, это хорошие следователи.
Она молча взяла бумажку, поднялась. Скользнула взглядом по его лицу, кивнула.
— Благодарю, — сказала резко, будто с обидой. Развернулась и замерла на краешке веранды.
— Это хорошие следователи, — убежденно повторил он.
— Но не самые лучшие, — ответила она и пошла по дорожке к выходу. Снова зазвенел трамвай, ему в ответ каркнула ворона, а затем скрипнула калитка. Сестра исчезнувшей балерины растаяла за забором в теплом воздухе послеполуденной поры.
Тарас Адамович опустился в кресло, аккуратно вскрыл ножом конверт второго письма. Это не в его правилах — открывать следующее письмо, не прочитав предыдущее, но он хотел скорее увидеть объяснения от старого приятеля. Сильвестр Григорьевич должен был как-то оправдать свой опрометчивый поступок.
Открыл письмо и замер. В то же мгновение почувствовал жар в руке, посмотрел на нее и согнал ужалившую его нахальную осу.
Еще раз посмотрел на письмо. Пять предложений. Всего пять предложений от того, кто обычно столь многоречив в своих посланиях! Приветствие. Прощание. А между ними — никаких оправданий или извинений.
Дорогой Тарас Адамович, с болью в сердце откладываю нашу партию до лучших времен. Понимаю, что сейчас у Вас не найдется времени на ответ мне, поскольку будете заняты сложным расследованием. Надеюсь, Ваш острый ум поможет разгадать тайну, тревожащую наши сердца, и пропавшая девушка вернется домой, к любящей сестре, которая так волнуется за нее.
Заскрежетав зубами, отложил письмо. Настроения браться за следующее — от воинственного француза — не было. В таком состоянии еще наделает ошибок, отправит сопернику необдуманный ход, который мосье Лефевр встретит радостными возгласами. C’est magnifique! — будет писать он в следующем письме, вынуждая соперника признать поражение. Балерины не исчезают надолго. Не стоит беспокоиться.
Поэтому, прихватив на кухне нож, он вернулся к корзинам с яблоками.
Vous êtes un lache?[3] — будто услышал вопрос от мосье Лефевра. Отогнал мысли как назойливых ос, взял в руки яблоко.
Театры. Их следовало бы запретить. Слишком много хлопот. Постоянная суматоха.
И раскромсал сладкий твердоватый плод идеально отточенным лезвием.
II
Продавец мертвых крыс
В последний раз он поднимался по этим ступенькам почти пять лет назад. Кажется, они не истерлись и ничуть не постарели. А сам он как? Поистерся? Об чужие мысли, просьбы, пустую болтовню? Медленно преодолевал ступеньку за ступенькой, как будто пытаясь понять, зачем он это делает. Неужели та синеглазая сестра балерины виновата?
Внутри суматоха, темно и запах плесени. Он не любил этого мрачного архитектурного монстра на Владимирской, высокие потолки которого не спасали от сырости. Ему всегда хотелось распахнуть настежь все окна и двери, дабы свежий ветер выдул прочь всю затхлость из здания, где размещалась сыскная часть Киевской городской полиции.
Он не предупреждал о своем визите, однако тот, к кому шел, неожиданно вырос в дверях одного из кабинетов. Широко улыбаясь гостю, он сказал громко — слова отразились от высокого потолка:
— Рад приветствовать вас в родной обители, Тарас Адамович.
И отступил, пропуская бывшего следователя в кабинет. Начальник сыскной части Киевской городской полиции титулярный советник Александр Семенович Репойто-Дубяго был лет на десять моложе своего гостя, недавно преодолевшего отметку с цифрой «шестьдесят», однако выглядел его ровесником.
— Сначала не поверил своим глазам, Тарас Адамович.
— Вашему зрению, Александр Семенович, грех не верить.
Хозяин кабинета улыбнулся.
— На слух тоже не жалуюсь, а мне еще с соседней улицы доложили, что вы направляетесь к нам.
Титулярный советник умолк, внимательно посмотрел на гостя. С Репойто-Дубяго нужно сразу говорить о деле, он нетерпелив.
В шахматах эта черта нередко слишком дорого ему обходилась, но сейчас они были не за шахматной доской.
Не начинать разговор первым, выдержать паузу. Всего несколько секунд и хозяин кабинета устанет ждать — что-то скажет. Вряд ли открыто спросит о цели визита, но все же подскажет направление, в котором можно вести разговор.
Впрочем, неизвестно, приходила ли девушка к следователям. Может быть, она выбросила бумажку с фамилиями, или балерина уже нашлась. Тогда он вернулся бы к своему саду и огороду. Пил бы кофе в полуденную пору, перечитывая утреннюю газету или письма, сортировал бы почтовые открытки или шинковал лук для нового эксперимента — лукового конфитюра. Дел невпроворот, а балерина могла уже порхать по сцене, вернувшись с уик-энда, как говорят коллеги из Скотленд-Ярда, — в сопровождении очередного почитателя ее таланта.