Но как ни был возбужден Найтингэйл, говорить он продолжал вполне деловым тоном.
— У меня не было достаточно времени, чтобы как следует заняться бумагами. Но мне кажется, я помню, что просматривал эту тетрадь. Мне кажется, я помню, что представляли собой некоторые из правых страниц.
Он говорил так, как будто перед его мысленным взором открылась какая-то картина.
— Вы помните эту страницу? — спросил я.
— Мне кажется, что помню. Да!
— Как же она тогда выглядела?
— Не так, как сейчас.
Все были поражены. Хотя я сразу же задал ему следующий вопрос, удивлен я был не меньше остальных.
— Как же тогда?
— Здесь была фотография, занимавшая верхнюю половину страницы.
— Какая фотография?
— Нисколько не похожая на ту, что приведена в диссертации Говарда. Никаких неправильностей я в ней не обнаружил.
— Что же вы сделали тогда?
— Да просто взглянул на нее. Ничего интересного она собой не представляла.
— Вы утверждаете, что в фотографии не было ничего поддельного. А как насчет подписи к ней?
— Я был слишком занят, чтобы задумываться над этим.
— Слишком заняты?
— Да, слишком занят. — Он повысил голос.
— Вы только взглянули на эту фотографию? Нижняя половина страницы выглядела так же, как сейчас? — Я пододвинул к нему тетрадь.
— Да.
— Вы взглянули на фотографию? А что вы сделали после этого?
Он в упор посмотрел на меня. Затем сказал:
— Положил, конечно, тетрадь назад вместе с остальным досье Пелэрета, только и всего.
Накануне вечером, захваченный бурной вспышкой его чувств, я не знал, чему верить. Так и сейчас, глядя на чистую страницу, я потерял вдруг всякую способность разбираться в фактах. Я прекрасно представлял себе, как декабрьским утром он так же смотрит на эту страницу и видит перед собой либо прочно приклеенную фотографию, либо пустое место, после того как он вырвал ее. То и другое было одинаково вероятно и невероятно. Мне приходилось испытывать подобное головокружительное состояние в молодости, когда я выступал в уголовных процессах, и позднее, когда официальное положение уже ограждало меня от всех неприятностей; испытывал я его иногда и ослепленный вспышкой внезапного подозрения. Каким-то образом, углубляясь в факты, в простые, естественные факты преступления, вы вдруг замечали, что теряете ясное представление о человеке, в жизни которого они сыграли определенную роль, перестаете понимать его.
Погрязнув в фактах преступления, вы готовы поверить чему угодно. Факты гипнотизируют; факты кажутся безличными, факты кажутся невинными, когда вы рассматриваете их. Точно такими видел их и человек, совершивший преступление. Если Найтингэйл выдрал из тетради фотографию, это могло показаться ему совсем простым, невинным поступком. Могло показаться, что несправедливо подымать из-за этого столько шума. И не только возможно, а очень легко было начисто забыть об этом впоследствии (я знал многих, кому это удавалось, включая меня самого, когда мне случалось совершать поступок, вредивший кому-то), забыть именно потому, что сам по себе поступок казался таким безобидным.
— Вы хотите сказать, что, когда вы положили тетрадь назад, фотография была на месте?
— Конечно, я хочу сказать именно это! — в бешенстве крикнул Найтингэйл.
— Но когда тетрадь была открыта следующий раз, оказалось, что фотография исчезла?
— Так по крайней мере мы слышали.
До этого момента я ничего не мог вытянуть из Найтингэйла. Внезапно я увидел, что он рассвирепел и снова вращает глазами от злости.
— Извините, — сказал я. — Может быть, я неправильно понял. Ведь вслед за вами просматривал тетрадь Скэффингтон?
— Так мне говорили.
— Да, но когда он просматривал тетрадь, фотографии на месте уже не было?
— Мы много слышали, — сказал Найтингэйл, — о том, что никто не делает никаких заявлений, направленных против кого-то определенного. Так давайте же все играть в эту игру. Я не собираюсь делать заявления, направленного против кого-то определенного. Но почему бы кому-нибудь из говардовских друзей было не вытащить из тетради этой фотографии? Подлинной, неподдельной фотографии? Просто для того, чтобы снова заварить всю эту кашу? Для того, чтобы — чего уж там в прятки играть — тыкать пальцем на меня?