Ячейка внутри Восточно-Азиатской школы режиссуры, похоже, была первоначально организована самими китайскими коммунистами, а впоследствии она соединилась с другими группами японских журналистов, придерживающихся левых убеждений, а также временных «гостей» из Японии, собравшихся в Шанхае на встречу Всетихоокеанских профсоюзов в феврале 1928 года — дальневосточного отростка Профинтерна — Международного «красного» синдиката со штаб-квартирой в Москве. Этот учебный круг встречался регулярно, а его члены отныне входили в шанхайскую секцию Китайской коммунистической партии. Одзаки часто посещал эти собрания, и на одном из них он познакомился с японским журналистом по имени Каваи Текиши, приехавшим в Пекин в 1926 году «и ныне работавшим в газете «Шанхай Уикли».
Японское вторжение в Маньчжурию в сентябре 1931 года изменило декорации на дальневосточной политической сцене. Станет ли этот «инцидент» прелюдией к дальнейшему продвижению Японии в провинции северного Китая? Как скажется японская агрессия на судьбе борющихся политических сил в других частях китайской земли? И, самое главное, каков риск начала русско-японской войны? Как однажды сказал Зорге Клаузену в Шанхае, «японская армия захватила Мукден, что осложняет нашу работу в Китае».
Хотя Зорге энергично отрицал, что его миссия включала в себя и ведение разведывательной деятельности в Маньчжурии — где уже находилась группа Красной Армии, базировавшаяся в Харбине, — инструкции, данные ему при отъезде из Москвы, были достаточно широки и включали в себя в том числе и изучение японских намерений в отношении Китая, а потому информация о недавних событиях в Маньчжурии имела прямое отношение к стоявшей перед ним задаче. «Зорге, Смедли и я обсуждали все эти события», — позднее говорил на следствии Одзаки. Потом он привлек Каваи. Встреча состоялась в одном из излюбленных мест — в китайском ресторане на Нанкин-роуд. Одзаки выступал в качестве переводчика, и он же, вероятно, подготовил Каваи для интервью. Зорге попросил Каваи совершить поездку на север Китая и в Маньчжурию, чтобы ответить на четыре вопроса: как идет становление нового «независимого», контролируемого японцами государства Маньчжоу-Го; какова позиция, занятая после манчжурского инцидента полуавтономным японским гарнизоном, расположенным в этом районе и известным как Кван-тунская армия; какова политическая реакция «белых» русских, мусульманских и монгольских меньшинств; и, самое главное, умонастроения в этом северном пограничном районе по отношению к Советскому Союзу.
Когда Каваи вернулся из этой поездки, потребовалось несколько встреч, чтобы прочитать его письменный отчет, причем одна из этих встреч состоялась на квартире мисс Смедли. Зорге никогда не задавал уточняющих вопросов о деталях, не был дотошен в мелочах, но желал услышать впечатления Каваи о ситуации в целом. «У меня есть и другие источники», — говорил он. Вскоре Каваи был арестован японской полицией в Шанхае, которая допрашивала его, но потерпела неудачу в попытках раскрыть его подпольную деятельность. Через три недели он был освобожден.
Сражение, разразившееся в Шанхае 28 января 1932 года между японским военно-морским гарнизоном и 19-й китайской пехотной армией, обнаружило в драматической и концентрированной форме силу и слабость нанкинского режима, отношение британского и американского правительств к Чан Кайши, а также цели и задачи экспансионистской политики Японии в отношении Китая — той самой главной мишени Зорге, на которую ему указали в Москве.
Как писал сам Зорге в своем «признании»:
«Начало сражения в Шанхае в 1932 году отметило новую тенденцию в политике японской дипломатии, хотя, конечно, в то время мы не знали определенно, была ли это просто случайная стычка или же это была японская попытка захватить Китай вслед за приобретением Маньчжурии. Было также невозможно сказать, двинется ли Япония на север, по направлению к Сибири, или же на юг, в Китай. Моя работа стала намного более важной после «шанхайского инцидента». Мне пришлось вскрывать истинные намерения Японии и подробно изучать боевые приемы японской армии на примере сражения в Шанхае».
Его собственный боевой опыт напомнил ему те времена, когда он был солдатом на Первой мировой войне, однако на этот раз он испытывал восторг революционного энтузиазма. Китайские действующие войска не подчинялись напрямую ни Нанкину, ни китайским коммунистам, и для Зорге они стали символом первого настоящего сопротивления японской агрессии. «Я видел китайские оборонительные позиции, и я видел также и японские ВВС, и морокой флот в действии. Китайские солдаты были очень молоды, но весьма дисциплинированны, хотя большинство из них были вооружены одними гранатами». В волнении, с тевтонской ностальгией по окопам сам Зорге передавал гранаты китайским солдатам. Он сам наблюдал за сражениями, которые велись в разных районах города, а затем получил еще и информацию о японской боевой тактике от немецких военных советников, прикомандированных к китайским войскам.