— Я хочу наконец признаться тебе… — Почему-то все были с компьютером на «ты», словно с ребенком или домашним животным, хотя он ко всем обращался на «вы». — Я тебя люблю, люблю… Я не из тех, для кого тело важнее души. Я люблю твою сущность, а не форму. Но и корпус твой прекрасен. Пусть у тебя нет человеческих рук и ног, это не имеет ни малейшего значения!
— Не говорите глупостей!
— Разве это глупость? Разве нельзя любить за неистощимый интеллект, за доброту, за высокий полет мысли, за снисходительность к нашим слабостям и невежеству, за мудрость, с которой ты наставляешь нас, за твою неприязнь ко всему вульгарному?
— На всякого мудреца довольно простоты!
Трудно сказать, к чему относилась эта столь неожиданно приведенная поговорка, но девушка откликнулась на нее всерьез:
— Вот именно! Нельзя же лишь абстрактно преклоняться перед качествами, апеллирующими к столь возвышенной стороне нашей натуры! Что может быть более достойно любви и верности?
— Фридрих Одноглазый, герцог Свевии из рода Гогенштауфенов.
— О боже! Я не шучу! Я жажду излечиться от своего недуга! Кто же меня исцелит, если не ты?
— Не говорите глупостей!
— Ты снова… Я понимаю твою прозорливость и человечность. Не сомневайся, я презираю лживые предрассудки. Я же сказала, что люблю тебя. Неужто ты хочешь, чтобы темное, суетное начало восторжествовало и мало-помалу заглушило все лучшее во мне?
— Не говорите глупостей!
— О господи! Ты отгородился от моих слов неприступной стеной! Ты великодушен и боишься, что моя бренная оболочка не вынесет столь пламенного чувства, что наступит день, когда я раскаюсь в своей самозабвенной привязанности. Поверь, любовь моя не столь эфемерна, она не подвержена переменам, которые свойственны другим страстям! Есть ли опора более надежная, чем твои железные руки? Кто поможет мне лучше тебя, кто утолит мою духовную жажду, с кем я буду счастливее, чем с тобой? С кем и когда?
— На Гьяраддаде либо на правом берегу Адды.
— Сколько же можно шутить! Впрочем, я должна бы благодарить тебя за это… Но придет ли время моего исцеления, если ты не поможешь мне? Когда придет это время, о всевышний?
— В 1748 году.
— Послушай! Тебе не дано ходить, я стану твоими ногами! Увезу тебя далеко отсюда, туда, где суетный шум и проза жизни не коснутся нас. Там, счастливые, мы проживем до конца наших дней в умиротворяющем покое и возвышенном созерцании. Отзовись! Нет, хотя бы просто скажи, согласен ли ты, нравится ли тебе такой план?
— Не го…ворите глупостей!
Уже который раз в ответе компьютера слышалось нетипичное для него едва уловимое сомнение. Последний раз у него определенно перехватило дыхание.
— Нет, ты не хочешь понять меня! — отчаивалась она, плача и заламывая руки. — Значит, моя заблудшая, алчущая, чуждая самой себе, слепая душа будет скитаться бесприютно во враждебном мире, преданная тобой, лишенная истинного света родственной души, способной вдохнуть в меня жизнь и, быть может, испить из моего источника?
Далее произошло нечто странное: внутри компьютера словно закипело что-то, индикаторы замигали и на фоне необычного рокота погасли, но он так ничего и не сказал.
События развивались стремительно. Молодой преподаватель поддался внезапному порыву.
— Дорогая моя! — Он решительно вошел, включил свет, поспешил к девушке, взял ее руку в свои. — Синьорина! Ваш рассудок помрачен. Это — безумное наваждение! Кому предназначены ваши слова, каждое из которых я готов выпить поцелуем с ваших губ? Дорогая, простите мою дерзость! Но опомнитесь! Это же робот, бездушная машина… В то время как я…
— Какая низость! — Она вздрогнула и поспешно вытерла слезы. — Подлец! Вы лжете! Уйдите, не мешайте! Вы не смеете отнимать у меня того, что он хочет сказать. Послушай, дорогой мой, признайся, — нежным голосом обратилась она к компьютеру, — любишь ли ты меня? Сможешь ли когда-нибудь полюбить?
Робот опять отчаянно замигал, но не издал ни единого звука.
— Он неисправен, оставьте его! — лихорадочно убеждал молодой преподаватель, пытаясь обнять девушку. — Я так давно… Вы уже поняли, что я люблю вас, поняли? Я — человек, вы для меня лучшая в мире. Взгляните на меня хоть раз и скажите, смею ли я надеяться?