Еще немецкие романтики конца XVIII — начала XIX века вывели знаменитый принцип романтической иронии — легкого, ироничного взгляда на самого себя. Увы, этот принцип знаком лишь специалистам-филологам. Широкие круги читателей, не говоря уж о нечитателях, не пришли в восторг от перспективы самокритики, и принцип был основательно забыт. Однако он представляет не только исторический интерес. Лучшие роботы посмеиваются над собой, подавая людям пример.
Таким же гибким, как и у Сильверберга, предстает перед нами «Исчезнувший робот» Джона Уиндема. Этот робот с Марса в чисто человеческом смысле далеко опередил людей с машинизированным мышлением. У него богатейшая гамма чувств, он считает землян варварами, но в то же время способен спасти попавшую в беду девушку, представительницу земного племени. Добрый робот кончает жизнь самоубийством, так как бессилен помочь людям и как-то изменить ситуацию «в этом безалаберном мире…».
Если сравнивать таких тонких, нравственно развитых роботов с некоторыми человеческими особями вроде американских конгрессменов из рассказа Р. Сильверберга «Тру-ру-ру», сравнение будет отнюдь не в пользу людей. Но тем четче обрисовывается идеал, к которому людям надо стремиться. Страшна техника, когда она попадает в руки тупых, невежественных существ, будь то люди или роботы. И только одно — высокий уровень нравственности и культуры — может обеспечить зданию земной цивилизации необходимую прочность.
Фантастика, посвященная компьютерам и роботам, не просто знакомит нас с существующими и возможными достижениями техники. Достижения всегда будут перекрыты, рано или поздно, не это главное. Фантастика учит нас гибкости, умению быстро реагировать на изменяющуюся ситуацию, много раз в течение жизни перестраиваться, учитывать все «за» и «против», короче, диалектически мыслить. Интересно, что к этому призывает нас и живая, передовая советская педагогика в лице В. Ф. Шаталова, М. П. Щетинина, Ш. А. Амонашвили. Например, замечательный грузинский психолог и педагог Ш. А. Амонашвили учит малышей не принимать все сказанное бездумно на веру, спорить, отстаивать свое мнение. Не соглашаться с учителем? Это потрясает воображение, тем более что авторитарные методы воспитания приучили нас привычно «не возражать» и «не высовываться». Новая педагогика призывает покончить с бездумным соглашательством и некритичностью мысли, со страхом перед дутыми авторитетами, учит размышлять, вести дискуссию, слушать чужие доводы и живо на них реагировать. Поэтому предложенный читателю сборник сейчас воспринимается как особенно актуальный, попадающий в струю тех важнейших проблем, которые так заботят ныне нашу общественность.
Нелишне отметить также, как богата художественная палитра писателей-фантастов, представленных в сборнике. Они мастера сюжета, обладающие богатым воображением, образным мышлением. Да, их герои — не всегда люди, иногда это и машины, но богатые чисто человеческими эмоциями. Поэтому мы можем, например, посочувствовать компьютеру Эмми, который, совсем как человек, весной способен выдавать ошибочные результаты и чуть ли не петь популярные песенки («Задача для Эмми» Р. Ш. Таунса). Фантасты очень широко используют в своих произведениях и юмор: и наш сборник включено немало рассказов чисто юмористических, с комическими ситуациями, но отличающихся при этом психологической правдивостью. Так, в рассказе Франко Оссолы «„Дерби“ и компьютер» триумф профессора Паллера оборачивается поражением, потому что в памяти компьютера «Колоссуса» не оказалось слова «дерби» — скачки. Поэтому все хитроумные выкладки Паллера с учетом «мощного рева болельщиков и объема легких главного судьи» не помогли ему правильно предсказать исход футбольного матча.
Известный фантаст Джон Браннер язвительно высмеивает компьютеропоклонников («Отчет № 2 Всегалактического Объединения Потребителей: двухламповый автоматический исполнитель желаний»). Этот исполнитель желаний оказывается источником многих юмористических ситуаций. Перед нами пародия на общество потребления, пресыщенное разными разностями, раздираемое жадностью и неутоленными желаниями. Машина, привыкшая к однозначности и определенности, к четкости и ясности, неожиданно погрязает в болоте противоречивых человеческих желаний, и тут выясняется, что сам по себе процесс исполнения желаний весьма тернист. Так вопрос переходит в философскую плоскость. Кроме того, вообще чрезмерное упование на могущество техники к добру не ведет: в этом рассказе обед на две персоны одна машина готовит шесть с половиной часов, а другая с трудом удерживается, чтобы не подмешать в пищу бром и мышьяк. Механизировав один процесс, нельзя другой предоставлять самому себе, а то как бы не получилось, что мы на выходе самой новейшей модели автоматизированной системы… вручную отгружаем продукцию (мы прекрасно знаем, как эта проблема актуальна сейчас для нашей страны). В конце концов это даже не столько вопрос техники, сколько вопрос наших представлений о возможностях человека, отражение наших совершенств и не-14 совершенств, то есть опять-таки вопрос психологии — науки будущего века, а может быть, и тысячелетия.