— Роб-ерта, я люблю тебя! Хочешь выйти за меня замуж?
— Дорогой… а протезы?
— Мы с тобой в одинаковом положении, любимая. Да и важно ли это вообще? А потом, учитывая, какое теперь движение на улицах…
Они обнялись.
Тр-рикк, щелкнуло что-то в ней.
Дзиньк, звякнуло в нем.
Их переполняло счастье, и они не обратили на эти звуки никакого внимания. Они оба люди, а не роботы — это было самое главное.
Солнце опускалось за деревья парка.
Такими изумрудными газоны не были еще никогда.
Уолтер М. Миллер-младший
Я сотворил тебя
Он покончил с противником, и это полностью исчерпало его силы. Ночь скрывала его лежбище на вершине утеса. Измотанный, безучастный, израненный, он громоздился на черном утесе под черным небом, и его конечности ни на мгновение не переставали ощупывать грунт, а единственное, похожее на тарелку, ухо медленно и безостановочно вращалось, прослушивая прилегающую местность и небосвод. Кроме того жалкого существа, которое все еще копошилось в пещере, ничто не подавало признаков жизни. То, что все вокруг замерло, было хорошо. Он ненавидел звуки и движение. Ненависть к ним была заложена в его натуре. Что же касается того существа в пещере, то все равно до рассвета он не мог им заняться.
Между тем забившееся в скалы существо продолжало бормотать:
— Помогите! Что вы там — подохли все, что ли? Вы меня слышите? Говорит Сойер. Сойер вызывает всех, кто его слышит! Сойер вызывает любую станцию…
Бормотание то и дело прерывалось, в нем отсутствовал четкий ритм. Он попробовал абстрагироваться от этих звуков — они нарушали покой. Космический холод пронизывал его насквозь. Солнце зашло, и теперь на двести пятьдесят часов воцарилась почти полная тьма, если не считать тусклого света Земли, от которого нельзя было ждать пищи, и света звезд, по которым он отсчитывал время.
Израненный, он высился на утесе, предчувствуя появление нового врага. Последний враг пришел из Антимира в его Мир в конце дня. Враг шел нагло, не прибегая ни к оборонительным маневрам, ни к наступательному огню. Он легко уничтожил их — сначала огромного неуклюжего противника, грохотавшего на своих колесах, а потом и более мелких, которые выскакивали из чрева этой громадины. Он убил их одного за другим, кроме того, который заполз в пещеру и спрятался, забаррикадировавшись в ней.
Он ждал, пока этот враг выползет из пещеры. Со своей удобной позиции на утесе он контролировал пересеченную местность в радиусе нескольких километров — и кратеры, и расселины, и голые пространства пылевой равнины, простиравшейся к западу, и скалы, и прямоугольник Святилища возле Башни, бывшей центром его Мира. Пещера находилась у подножия скалы, расположенной всего в тысяче метров к юго-востоку от его утеса. Спиттеры малого калибра держали вход в пещеру под прицелом — спасения для противника не было.
Он переносил бормотание ненавистного врага так же, как боль, — покорно, ожидая передышки. Боль возникла уже много восходов Солнца назад, но раны никак не заживали. Травмы притупили некоторые из его чувств и вывели из строя часть активаторов. Теперь он уже был не в состоянии поймать тот тоненький энергетический луч, который безопасно провел бы его через Антимир к Месту Творения. И больше не чувствовал разницы в импульсах Врагов и Врачевателей. Теперь все они стали его врагами.
— Полковник Обри, говорит Сойер. Отвечайте! Я попал в ловушку на складе боеприпасов! Остальные, вероятно, погибли. Обри, говорит Сойер. Обри, говорит Сойер. Слушайте! У меня остался только один кислородный баллон, слышите! Полковник, отвечайте!
Колебания в скальном грунте… Только они, эти слабые, вызывавшие раздражение колебания и нарушали благословенное спокойствие охраняемого им Мира. Противник уничтожен, за исключением жалкого урода там, в пещере. Впрочем, и этот обезврежен и не выходит оттуда.
Раны будили в нем тупую злобу. Он не мог подавить тревожные сигналы, посылаемые в мозг поврежденными членами, не мог совершить и того, чего настойчиво требовал разбуженный болевыми сигналами мозг. Страдая и ненавидя, недвижимо высился он на утесе.
Он ненавидел ночь, потому что ночью не было пищи. Каждый день он поглощал солнечный свет, накапливая силы для долгой-долгой вахты в темноте, но когда наступал конец дня, с ним приходила и слабость, а голод начинал свирепо грызть его внутренности. Хорошо еще, что ночь выдалась спокойной и он может использовать часть энергии на защиту себя от холода. Ведь если холод проникнет сквозь защитный слой, органы чувств начнут подавать сигналы тревоги и боль станет еще сильней.