«Ничего, мы — как саперы, найдем и обезвредим», — успел подумать Христофоров, забываясь глубоким сном. Несколько часов долгожданного сна под ритмичный перестук колес пролетели, как одна минута, и вот уже рука проводницы осторожно трясет полковника за плечо.
— Товарищ, проснитесь, через полчаса Бологое.
Несмотря на позднее время, привокзальный буфет работал в обычном режиме. Народу было немного, возле окна за столиком пристроились трое мужчин и одна женщина, выглядели они чумовато. То ли работяги, не спешившие домой, то ли местная пьянь, обитавшая поблизости от вокзала. Так или иначе, но вся компания упорно набиралась пивом, щедро сдобренным дешевой водкой. Их голоса звучали приглушенно, что, в свою очередь, свидетельствовало о приличной степени подпития.
Владимир перевел взгляд на буфетчицу, крупную женщину лет пятидесяти, с рыхлым, густо напудренным лицом. Затянутая белым кружевным передником, важно восседая возле пузатого трехведерного самовара, она строгим взглядом следила за посетителями, готовая в
любую секунду обложить любого зарвавшегося пьянчугу. Полковник взглянул в глубь зала и наконец увидел того, для встречи с которым прибыл.
Высокий молодой мужчина в наброшенной плащ-накидке вяло ковырял алюминиевой вилкой неестественно бледные сосиски, для художественного колорита политые кетчупом и присыпанные горстью консервированного горошка.
Подойдя к прилавку, Христофоров поздоровался с громоподобной продавщицей и сделал заказ:
— Мне стакан сладкого чаю с лимоном и вон ту ромовую бабу. — Через несколько минут, обжигая руку пластиковым стаканчиком, с «бабой» на таком же пластиковом блюдце, он подошел к мужчине в дождевике.
— У вас свободно? — спросил полковник, поставив горячий чай на крышку стола.
— Как видите, — ответил мужчина, продолжая кромсать сосиски.
Встав поудобней, Христофоров сделал несколько глотков обжигающего чая. Опустив стаканчик, он окинул рассеянным взглядом зал буфета и, убедившись, что за ними никто не наблюдает, тихо спросил:
— Что случилось?
— Владимир Николаевич, я не могу выполнить вашу просьбу, — скороговоркой забормотал молодой человек.
— Минуту. — Полковник резко оборвал словесный поток. — Во-первых, я не просил, а приказал и выслал подробные инструкции по исполнению акции.
— Я не могу это сделать, — почти простонал его собеседник.
— Можешь, — так же резко произнес чекист. — Или, может, напомнить о подписи молодого лейтенанта на документе о тайном сотрудничестве с госбезопасностью? Правда, лейтенант уже дослужился до майора, но его подпись «о сотрудничестве» своей силы не утратила, а, как я думаю, даже наоборот.
— Ваш Донцов помещен в спецблок, и на его счет получены конкретные инструкции. Главное, в случае, если с ним кто-то захочет связаться, срочно сообщить откомандированным службистам из внутренней безопасности.
— А ты и сообщишь, только немного погодя. Когда все будет закончено.
— Я не могу, — с яростью вонзив в сосиску вилку, сжал зубы майор. — После ЧП в Бутырке у меня будет уже второй залет. Выгонят со службы... жена... двое детей.
— Нюни подбери, — посоветовал чекист. — Если ты снова забыл, то я напомню. После группового побега из Бутырки ты один отделался испугом. Из Москвы перевели в Питер, сразу же получил трехкомнатную квартиру, повышение в звании и должности.
— Это только благодаря тому, что в день побега я был в отпуске. — В глазах молодого майора все еще светилась надежда убедить чекиста.
— Это потому, дурачок, — Христофоров плотоядно оскалился, — что перед акцией я тебя вывел из-под удара. В случае чего снова выведу. Ну а если решишь переметнуться... Тогда самые отчаянные жиганы с тобой в долю не захотят идти. Понял?
— Понял, — кивнул молодой человек. — Я выполню все, как надо.
— Отлично.
— Разрешите идти? Через десять минут моя электричка.
— Иди, — кивнул полковник, напоследок добавив: — И помни главное — за тобой стоит все еще могучая и грозная машина государственной безопасности. А мы своих в обиду не даем.
Накинув на голову капюшон дождевика, он поднял с пола неказистый рюкзак и вышел из буфета.
Христофоров не спеша допил уже остывший чай. По истечении десяти минут взял пластиковое блюдце с нетронутой ромовой бабой и подошел к бомжеватому дедку, который тоскливо поглядывал на посетителей буфета в ожидании недоеденного куска.