И, отчаянно ругаясь через два слова в третье, он начал убеждать меня:
- Аида, скорей! Провалит он нас... Теперь сидит, чай, поди, руки у него назад... А старая карга уж и за будочником послала!.. Вот те и водись с этаким пакостником! Да он ни за сизо перышко в тюрьму тебя вопрет! Нет, каков мерзавец-человек?! Какая, подлой души, тварь с товарищем так поступить может?! Ах ты, господи! Ну и люди стали! Айда, чёрт, чего ты растяпился! Ждешь? Жди, чёрт вас всех, мошенников, возьми! Тьфу, анафемы! Не идешь? Ну так...
Посулив мне нечто невероятно скверное, Семка ожесточенно ткнул меня кулаком в бок и быстро пошел прочь...
Мне хотелось знать, что делает Мишка с нашей бывшей хозяйкой, и я тихонько отправился к ее дому. Мне не думалось, что я подвергаюсь какой-либо опасности или неприятности.
И я не ошибся.
Подойдя к дому и приложившись глазом к щели в заборе, я увидел и услышал только следующее: старуха сидела на ступеньках крыльца, держала в руках "выдранные с мясом" застежки своей библии и через очки пытливо и строго смотрела в лицо Мишки, стоявшего ко мне задом...
Несмотря на строгий и сухой блеск ее острых глаз, по углам губ у нее образовалась мягкая складка кожи; видно было, что старушка хочет скрыть добрую улыбку - улыбку прощения.
Из-за спины старухи смотрели какие-то три рожи: две женские, одна красная и повязанная пестрым платком, другая простоволосая, с бельмом на левом глазу, а из-за ее плеч высовывалась физиономия мужчины, клинообразная, в седых бачках и с вихром на лбу... Она то и дело странно подмаргивала обоими глазами, как бы говоря Мишке:
"Утекай, брат, скорей!"
Мишка мямлил, пытаясь объясниться:
- ...Такая редкостная книга. Вы, говорит, все - скоты и псы... собаки. Я и думаю... Господи - верно! Так надо говорить по правде... сволочи мы и окаянные люди... подлецы! И опять же, думаю: барыня - старушка, может, у ней и утеха одна, что вот книга - да и всё тут... Теперь застежки... много ли за них дадут? А ежели при книге, то они - вещь! Я и помыслил... дай-ка, мол, я обрадую старушку божию, отнесу ей вещь назад... К тому же мы, слава те господи, заработали малу толику на пропитание. Счастливо оставаться! Я уж пойду.
- Погоди! - остановила его старуха.- Понял ты, что я вчера читала?..
- Я-то? Где мне понять! Слышу - это так... да и то - как слышу? Разве у нас уши для слова божия? Нам оно непонятно... Прощевайте...
- Та-ак!-протянула старуха.- Нет, ты погоди...
Мишка тоскливо вздохнул на весь двор и по-медвежьи затоптался на месте. Его уже, очевидно, тяготило это объяснение...
- А хочешь ты, чтоб я еще почитала тебе?
- Мм... товарищи ждут...
- Ты плюнь на них... Ты хороший малый... брось их.
- Хорошо...- тихо согласился Мишка.
- Бросишь? Да?
- Брошу...
- Ну, вот... умница!.. Совсем ты дитя... а борода вон какая... до пояса почти.. Женат ты?..
- Вдовый... померла жена-то...
- А зачем ты пьешь? Ведь ты пьяница?
- Пьяница... пью.
- Зачем?
- Пью-то? По глупости пью. Глуп, ну и пью. Конечно, ежели бы человеку ум... да рази бы он сам себя портил? - уныло говорил Мишка,
- Верно рассудил... Ну вот, ты и копи ум... накопи да и поправься... ходи в церковь... слушай божие слово... в нем вся мудрость.
- Оно, конечно...- почти простонал Мишка.
- А я еще почитаю тебе... хочешь?..
- Извольте...
Старуха достала откуда-то из-за себя библию, порылась в ней, и двор огласился ее дрожащим голосом:
- "Итак, неизвинителен ты, всякий человек, судящий другого, ибо тем же судом, каким судишь другого, осуждаешь себя, потому что, судя другого, делаешь то же!"
Мишка тряхнул головой и почесал себе левое плечо.
- "...Неужели думаешь ты, человек, что избежишь суда божия?"
- Барыня! - плачевно заговорил Мишка,- отпустите меня для бога... Я вдругорядь лучше приду послушаю... а теперь больно мне есть хочется... так те вот и пучит живот-от... С вечера мы не емши...
Барыня сильно хлопнула книгой.
- Ступай! Иди! - отрывисто и резко прозвучало на дворе...
- Покорнейше благодарим!..- И он чуть не бегом направился к воротам...
- Нераскаянные души... Звериные сердца,- шипело по двору вслед ему...
Через полчаса мы с ним сидели в трактире и пили чай с калачом.
- Как буравом она меня сверлила...- говорил Мишка, ласково улыбаясь мне своими милыми глазами.- Стою я и думаю... Ах ты, господи! И зачем только пошел я! На муку пошел... Где бы ей взять у меня эти застежки, да и отпустить меня,- она разговор затеяла. Экий народ-чудак! С ними хочешь по совести поступать, а они свое гнут... Я по простоте души говорю ей: вот те, барыня, твои застежки, не жалуйся на меня... а она говорит: нет, погоди, ты расскажи, зачем ты их мне принес? И пошла жилы из меня тянуть... Я - даже взопрел от ее разговору... право, ей-богу.
И он все улыбался своей бесконечно кроткой улыбкой...
Семка, надутый, взъерошенный и угрюмый, серьезно сказал ему:
- Умри ты лучше, пень милый! А то завтра тебя с такими твоими выкрутасами мухи али тараканы съедят...
- Ну уж! Ты скажешь слово. Дава-ко выпьемте по стакашку... за окончание дела!
И мы дружно выпили по стакашку за окончание этого курьезного дела.