- Действительно, а замке не найдется 40000 франков? - спросил Мегрэ у управляющего.
- Это очень трудно.
- Постарайтесь сделать все возможное до завтрашнего утра.
Комиссар заколебался, уходить или не уходить. В последний момент он решил подняться на второй этаж, и там его ждал сюрприз. В то время, как внизу все как-то бесцельно бродили туда-сюда, здесь наверху был порядок.
В спальне графини де Сен-Фиакр доктор с помощью горничной сделали туалет трупа.
Здесь уже не было той сомнительной и даже несколько непристойной атмосферы, как утром! Покойную одели в белую ночную рубашку, и она лежала на своей кровати под балдахином в умиротворенной и достойной позе, со сложенными крест на крест руками.
Горели свечи, стояла освященная вода и срезанная ветка самшита.
Бушардон посмотрел на вошедшего Мегрэ, как будто хотел сказать:
"Ну как? Как вам это? Не правда ли, хорошая работа?
Священник молился, беззвучно шевеля губами. Доклад и комиссар тихонько вышли.
Группки людей на площади поредели.
Сквозь окна некоторых домов было видно, как семьи усаживаются за стол, чтобы позавтракать.
Солнце пыталось на несколько секунд пробиться сквозь слой облаков, но почти тут же скрылось, небо снова нахмурилось и потемнело. Деревья дрожали на ветру.
* * *
Жан Метейе сидел в углу у окна и ел, машинально поглядывал на улицу. Мегрэ занял место в другом конце зала трактира. Между ними за столом устроилось семейство из соседней деревушки, приехавшее на грузовичке, завозившем продукты Мари Татен. А та приносила выпивку.
Бедняга Татен была растеряна. Она ничего не понимала во всех этих событиях. Обычно она сдавала одну комнату в мансарде, какому-нибудь ремесленнику, который приезжал что-либо подремонтировать в замке или на фермах.
И вот теперь, кроме Мегрэ к неё появился ещё один жилец: секретарь графини.
Она не осмеливалась никого ни о чем спрашивать. Все время утром до неё доходили какие-то ужасные вещи, которые рассказывали посетители. Между прочем, велись разговоры и о полиции.
- Боюсь, - сказала она Мегрэ, - как бы курица не пережарилась...
А звучало у неё это так, как будто она говорила:
"Я всего боюсь! Не понимаю, что же происходит! Пресвятая Дева Мария защити меня!"
Комиссар с какой-то даже нежностью смотрел на нее. А у неё вид все также оставался боязливый и страдающий.
- Мари, вспомни-ка...
Она прищурилась. Уже готова была сделать защитное движение.
- ... об истории с лягушками!..
- Но... кто...
- Вспомни. Твоя мать послала тебя за шампиньонами на луг, за прудом Нотр-Дам... А на берегу в стороне играли трое мальчишек. Когда ты о чем-то задумалась, они воспользовались моментом и подложили тебе в корзинку лягушек... А ты шла обратно и все боялась, что у тебя в корзинке что-то шевелится...
Некоторое время она внимательно всматривалась в него и, наконец, пробормотала:
- Мегрэ?
- Обрати-ка внимание! Месье Жан покончил с курицей и ждет.
И вот Мари Татен, как бы стала уже другой, хотя и оставалась взволнованной, но уже в ней проглядывало доверие.
Что за странная штука жизнь! Год за годом проходит без всяких происшествий, ничего не нарушает монотонность течения у ней. А потом вдруг, неожиданно, разом происходят непонятные события, драмы и всякие такие вещи, о которых только и прочтешь, что в газете!
Обслуживая Жана Метейе и семейство крестьян, она времени бросала на Мегрэ взгляд сообщницы. Когда же он закончил есть, скромно предложила:
- Не желаете ли стаканчик виноградной водки?
- А ведь раньше, Мари, ты была со мной на "ты"...
Она засмеялась. То ведь было раньше, а теперь она не осмеливалась.
- Сама-то ты хоть поела?
- О, да! Я всегда ем на кухне, но ходу... Кусочек там отщипну.. потом еще...
По дороге протарахтел мотоцикл. Смутно можно было рассмотреть некоего молодого человека, одетого несколько элегантнее, чем большинство обитателей деревни...
- Кто это?
- А вы разве не видели его сегодня утром? Это Эмиль Готье, сын управляющего.
- Куда это он?
- Наверное, в Мулен! Это почти городской житель. Он работает в банке...
Опять из домов стали выходить люди. Кто просто прогуливался, а кто шел на кладбище.
Странное дело: Мегрэ задремал. Он чувствовал себя очень усталым, как если бы затратил массу физических усилий. И все было не просто потому, что он встал полшестого, да еще, к тому же, простудился.
Скорее всего, это являлось результатом окружающей атмосферы, которая давила его. Он чувствовал себя вовлеченным в драму и испытывал отвращение.
Да, именно отвращение! Самое подходящее слово! Никогда он не мог представить, что окажется здесь, в своей деревушке при таких обстоятельствах. Даже у могилы собственного отца, плита на которой потемнела, стала почти черной и где ему запретили курить!
Напротив него красовался Жан Метейе. Он знал, что за ним наблюдает. Поэтому ел и пытался выглядеть спокойным с едва уловимой, смутной, презрительной усмешкой.
- Стаканчик водки? - тоже предложила ему Мари Татен.
- Спасибо, я никогда не пью спиртного...
Он был хорошо воспитан и при всех обстоятельствах это демонстрировал. Даже в трактире он ел с теми же жестами, что и в замке.
Покончив с едой, Жан Метейе осведомился:
- У вас есть телефон?
- Нет. Но напротив, через улицу есть...
Он пересек улицу, зашел в бакалейную лавку, которую содержал ризничий, и где имелась телефонная кабина. Разговор он, видимо, заказал куда-то далеко, ибо долго ждал, куря сигарету за сигаретой.
Когда он вернулся, крестьяне уже покинули трактир, а Мари Татен мыла стаканы в ожидании окончания вечерни в церкви, после чего появятся новые клиенты.
- Кому вы звонили? Заметьте, что я могу это узнать, добравшись до аппарата...
- Своему отцу в Бурж.
Голос его был сух и агрессивен.
- Я попросил немедленно прислать мне адвоката.
Весь его вид заставлял вспомнить о смешной собачонке-пустобрехе, которая показывает зубы, прежде, чем её тронут.
- Уверены, что это необходимо?
- Я прошу больше не разговаривать со мной до приезда моего адвоката. Поверьте, я очень сожалею, что в округе нет другого трактира.