Оба сделали уже несколько сотен шагов, то доходя до пруда, то разворачиваясь обратно.
- Скажите, комиссар! Ведь не возможно, чтобы её убили... или я тогда не могу объяснить себе...
Мегрэ в этот момент так сильно задумался, что совершенно забыл о спутнике. Он все прокручивал в уме детали первой мессы.
Графиня на своей скамье... К ней никто не приближается... Она причастилась... Становится на колени, закрыв лицо руками... Открывает молитвенник... Опять закрывает лицо руками...
- Вы позволите, я ненадолго отлучусь?
Мегрэ поднялся на паперть, вошел в церковь, где ризничий готовил алтарь к мессе с певчими. Звонарь, грубый крестьянин, обутый в старые, подбитые гвоздями башмаки, подравнивал стулья.
Комиссар сразу направился к полированным скамьям, наклонился, потом окликнул церковного сторожа, который тут же обернулся на зов.
- Кто забрал молитвенник?
- Какой молитвенник?
- Молитвенник графини... Он оставался здесь...
- Вы так считаете?
- А ну, поди-ка сюда!.. Так ты не видел молитвенника, который здесь лежал?
- Я?
То ли он был идиот, то ли прикидывался. Мегрэ занервничал. Тут он заметил Мориса де Сен-Фиакр, который уже был в глубине нефа.
- Кто подходил к этой скамье?
- Во время семичасовой мессы это место занимала жена доктора...
- Я полагал, что доктор не верующий.
- Он-то может быть. Но его жена...
- Ладно! Объявите в деревне, что тот, кто принесет мне этот молитвенник, получит приличное вознаграждение.
- В замок?
- Нет, к Мари Татен.
Выйдя наружу, они снова зашагали рядом.
- Я ничего не понял в этой истории с молитвенником.
- Речь шла об остановке сердца, так ведь?.. А это может быть вызвано сильным потрясением... Все случилось почти сразу после причастия, то есть после того, как графиня открыла молитвенник... Предположим, что в нем...
Но молодой человек обескураженно покачал головой.
- Не могу себе представить, чтобы какая-то новость была способна до такой степени взволновать мою мать... Впрочем, это должно бы было оказаться столь гнусным...
Дышал он с трудом. Взглянул помрачневшим взором на замок.
- Пойдемте, выпьем чего-нибудь!
Но направился не к замку, а к трактиру, где его появление вызвало суматоху. Четверо селян, которые сидя чинно выпивали, сразу как-то стушевались. Они поздоровались с ним уважительно, но боязливо.
Мари Татен выбежала из кухни, пряча руки под фартуком, и сразу забормотала:
- О! Месье Морис... Мне очень жаль... Бедная наша графиня....
И она, только подумать! заплакала. Впрочем, она, должно быть, плакала всегда, когда умирал кто-нибудь в деревне.
- Вы ведь тоже были на мессе, так ведь? - обратилась она к Мегрэ. Как только я представлю, что никто ничего не заметил... Мне все рассказали...
Всегда чувствуешь себя неудобно в подобных случаях, когда проявляешь меньше горя, чем люди, которые вообще бы должны быть безразличными.
Морис выслушивал соболезнования, пытаясь для приличия скрыть свое нетерпение. Потом сам взял с полки бутылку рома и наполнил пару стаканов. Когда он сделал первый глоток, плечи его задрожали, и он сказал Мегрэ:
- Боюсь, что я простыл сегодня утром...
- По-моему, здесь все простудились, месье Морис...
И, обращаясь к Мегрэ:
- Вы тоже должны поберечь себя! Я слышала, как вы кашляли ночью...
Крестьяне ушли. Печурка раскалилась до красна.
- И надо же, чтобы это случилось в такой день, как сегодня! бормотала Мари Татен.
Из-за того, что она косила, трудно было понять, к кому она обращается: к Мегрэ или к графу.
- Не хотите ли что-нибудь перекусить! Боже! Я ведь так разволновалась, что даже не сменила платье!..
Ведь она нацепила фартук прямо на черное платье, в котором ходила только на мессу. Шляпка её тоже оставалась лежать на столе.
Морис де Сен-Фиакр выпил ещё стаканчик рома и взглянул на Мегрэ, как бы спрашивая, что он ещё должен сделать.
- Пойдемте! - предложил комиссар.
- Вы вернетесь сюда позавтракать? Я курицу зарезала и...
Но оба мужчины были уже за дверью. Перед церковью стояли четыре или пять повозок. Лошадей привязали к деревьям. Над низкой кладбищенской оградой то поднимались, то опускались головы. Во дворе замка ярким желтым пятном выделялась машина.
- Ваш чек блокирован? - спросил Мегрэ.
- Да! И будет предъявлен завтра.
- Вы много работаете?
Молчание. Шорох шагов по затвердевшей от холода дороге. Шорох сухих листьев, уносимых ветром. Слышалось ржание лошадей.
- По правде сказать, я являю собой пример того, кого называют: ни к чему не годный! Так, делаю все понемногу... Сорок тысяч франков... хотел основать кинематографическое общество... Еще раньше кредитовал Т.С.Ф.
Справа прозвучал сухой выстрел, где-то неподалеку от пруда Нотр-Дам. Они увидели охотника, крупным шагом спешившего к застреленному животному, в которого яростно вцепился пес.
- Это Готье, управляющий... - пояснил Морис. - Он, вероятно, отправился на охоту прежде, чем...
И тут у графа случился нервный срыв. Он затопал ногами и скривился, пытаясь подавить рыдания.
- Бедная старушка! - бормотал он непослушными губами. - Это... это же мерзко!.. А тут ещё маленькая сволочь - Жан, который...
И тут они - легок на помине! - увидели того, о ком только что говорил граф. Тот стоял рядом с доктором и что-то ему втолковывал, жестикулируя тощими руками.
Ветром на мгновение донесло запах хризантем.
Глава III
Мальчик из церковного хора.
Солнце не показывалось, и пейзаж не менялся. Но все виделось ясно и четко: стволы деревьев, сухие ветви, валуны и, особенно, выделяющиеся, черные одежды людей, пришедших на кладбище. С черным контрастировали отмытые добела надгробные камни и белые чепчики старушек.
Не будь резкого северного ветра, который обжигал щеки, можно бы было представить, что находишься под каким-то стеклянным, слегка запыленным колпаком.
- Я увижусь с вами попозже!
Мегрэ покинул графа де Сен-Фиакр перед решеткой кладбища. Старушка, сидя на принесенной с собой скамеечке, пыталась торговать апельсинами и шоколадом.
Апельсины! Огромные! Недозрелые! И замерзшие... От них ныли зубы и саднило в горле, но, когда ему было десять лет, Мегрэ с огромным удовольствием пожирал их, просто потому, что это были апельсины.