И вдруг теперь — мало того что у нее остановился Мегрэ, — появился еще один постоялец — секретарь графини.
Она не осмеливалась пуститься в расспросы. За утро она и без того наслушалась от клиентов всяких чудовищных россказней. Ко всему прочему речь шла даже о полиции!
— Боюсь, курица пережарена, — заметила она, обслуживая Мегрэ.
Но сказано это было таким тоном, словно она собиралась запричитать: «Мне до смерти страшно. Я совершенно не понимаю, что тут творится. Пресвятая Дева Мария, спаси и сохрани!»
Комиссар глядел на нее с умилением. Она так и осталась такой же тщедушной и боязливой, как в детстве.
— А помнишь, Мари, что за история вышла тогда…
Тут она вытаращила глаза и всплеснула руками, словно пытаясь защититься.
— Что за история вышла тогда с лягушками?
— Но… Кто же…
— Мать послала тебя за шампиньонами на тот луг, что позади пруда Богородицы. Неподалеку играли трое мальчишек. Они улучили минутку, когда ты о чем-то задумалась, и вместо грибов насовали тебе в корзину лягушек.
Вот уж натерпелась ты страху, пока шла домой — в корзинке-то все время что-то копошилось.
Несколько мгновений она пристально глядела на него и наконец пролепетала:
— Мегрэ?
— Не зевай! Господин Жан уже доел свою курицу и дожидается остального.
Настроение у Мари Татен совершенно переменилось: несмотря на владевшие ею смущение и растерянность, в ней пробудилось теплое чувство доверия.
Странная штука жизнь! Год за годом проходят, не принося ни малейшего происшествия, ни единого пустяка, способного разорвать монотонное течение дней. И вдруг на вас обрушиваются немыслимые события, драмы и вообще такие вещи, о которых и в газетах-то не прочтешь!
Суетясь вокруг крестьян и Мегрэ, она время от времени заговорщически поглядывала на комиссара. И когда он покончил с едой, робко предложила:
— Не хотите ли рюмочку виноградной водки?
— Мы ведь раньше были на «ты», Мари.
Она рассмеялась. Нет, у нее не хватит духу!
— А сама-то ты так и не пообедала.
— Пообедала. Я ведь все время кручусь на кухне…
Там пожуешь, тут перекусишь.
За окном мелькнул промчавшийся по улице мотоцикл. Как успел заметить Мегрэ, сидевший за рулем юноша выглядел несколько элегантнее, чем большинство местных жителей.
— Кто это?
— Разве вы не видели его сегодня утром? Это Эмиль Готье, сын управляющего.
— Куда это он собрался?
— Наверное, в Мулен. Он почти горожанин. Служит в каком-то банке.
На улице вновь показались люди: одни прогуливались по дороге, другие направлялись к кладбищу.
Странное дело, Мегрэ клонило в сон. Он чувствовал себя таким измотанным, словно провернул колоссальную работу. И вовсе не потому, что поднялся в половине шестого утра, и даже не из-за простуды.
Нет, его подавляла царившая здесь атмосфера. Ему казалось, что эта драма касается лично его, и комиссара трясло от омерзения и досады.
Да, именно от омерзения. Ему и в голову никогда не приходило, что он вернется в родную деревню при таких обстоятельствах. Дошло до того, что могила отца совсем заброшена! А ему самому запретили курить на кладбище!
Сидевший напротив него Метейе явно работал на публику. Он понимал, что оказался в центре внимания. И, доедая обед, изо всех сил пыжился, старался выглядеть невозмутимым, даже презрительную ухмылку изобразил.
— Рюмочку водки? — предложила ему Мари Татен.
— Спасибо, нет. Я вообще не пью водки.
Он получил хорошее воспитание. И стремился при любых обстоятельствах продемонстрировать это. Здесь, в деревенской гостинице, он ел столь же церемонно и манерно, как в замке.
Покончив с едой, он осведомился:
— Есть у вас телефон?
— Нет, но в лавке через дорогу…
Перейдя через дорогу, он вошел в бакалейную лавку, которую держал местный ризничий. Там и помещалась телефонная будка. Как видно, звонил Метейе отнюдь не в соседний город: ему пришлось изрядно подождать, пока его соединят, и он топтался на месте, куря сигарету за сигаретой.
К тому времени, когда он вернулся в гостиницу, крестьяне уже уехали, а Мари Татен мыла рюмки в ожидании нового наплыва клиентов после вечерней службы в церкви.
— Кому вы звонили? Имейте в виду, я все равно узнаю — мне стоит только дойти до телефона.
— В Бурж, отцу.
Голос его звучал сухо, враждебно.
— Я попросил немедленно прислать мне адвоката.
Всем своим видом он походил на потешную, но злобную шавку, скалящую зубы еще до того, как к ней протянешь руку.
— Вы так уверены, что вам грозят неприятности?
— До прибытия моего адвоката попрошу больше не обращаться ко мне с вопросами. Поверьте, я крайне сожалею, что здесь нет другой гостиницы.
Расслышал ли он, что пробормотал ему вслед комиссар?
— Дурак! Вот дурак-то!
А Мари Татен ни с того ни с сего стало страшно оставаться с ним наедине.
Видимо, этому дню так и суждено было пройти под знаком беспорядка, развала и нерешительности — наверное, потому, что никто не чувствовал себя вправе Даже пытаться как-то управлять событиями.
Кутаясь в свое тяжелое толстое пальто, Мегрэ все бродил и бродил по деревне. То его видели на площади у церкви, то неподалеку от замка, где в окнах уже зажигался свет.