Однако эти двое застыли в оцепенении вовсе не потому, что напряженно обдумывали свои ходы. Мегрэ был убежден, что они мучительно боятся сделать ложный шаг, промахнуться. В поведении игроков было что-то двусмысленное, недоговоренное. Каждый двигал свои фигуры словно бы нехотя, с готовностью в любую минуту взять ход обратно.
— Я пришел узнать, каковы будут распоряжения насчет похорон, — счел должным сообщить священник.
Неправда! Неверный ход! Настолько неверный, что граф де Сен-Фиакр невольно улыбнулся.
— Я так и думал, что вы позвоните в банк, — проговорил он. — И теперь готов сознаться, зачем затеял все это: мне нужно было отделаться от Мари Васильефф, а она никак не хотела уезжать. Тогда я внушил ей, что это дело первостепенной важности.
Теперь Мегрэ прочел тревогу и неодобрение в глазах священника.
«Несчастный, — по-видимому, думал кюре, — он совсем заврался. И попался в ловушку. Все, проиграл».
И снова тишина. Слышно было, как чиркнула спичка, и вот уже комиссар спрашивает, попыхивая трубкой:
— Значит, Готье раздобыл деньги?
Секундное замешательство.
— Нет, комиссар. Я вам сейчас объясню…
Граф казался совершенно спокойным, а вот священник был настолько потрясен, что на лице его отразилась мучительная внутренняя борьба. Он побледнел. У губ его залегла горькая складка. Видно было, что он с трудом сдерживается, чтобы не вмешаться.
— Послушайте, сударь…
Он больше не мог молчать.
— Давайте прервем этот разговор. Сначала нам нужно переговорить.
И вновь улыбка мелькнула на губах Мориса. В библиотеке, поражавшей своими размерами, было холодно.
На полках, там, где стояли некогда самые ценные книги, теперь зияли пустоты. В камине были сложены дрова — чтобы затопить, хватило бы одной спички.
— Есть у вас зажигалка или что-нибудь в этом роде?
Поверх спины графа, склонившегося над камином, священник бросил на Мегрэ умоляющий, горестный взгляд.
— Теперь, — проговорил Морис де Сен-Фиакр, возвращаясь к собеседникам, — я хочу в двух словах прояснить ситуацию. Господин кюре преисполнен самых благих побуждений, но по неизвестным мне причинам он убежден, что именно я и… Давайте называть вещи своими именами. Что именно я убил свою мать. Ведь это самое настоящее преступление, не так ли? Пусть даже оно не подпадает под действие закона…
Священник так и замер, но в неподвижности его был тот трепет, с которым загнанный зверь встречает обрушившуюся на него опасность, противостоять которой он не в силах.
— По-видимому, господин кюре был очень предан моей матери. И наверняка хотел избежать скандала, который мог бы разразиться в замке. Вчера вечером он прислал мне с ризничим сорок тысяч франков и записку.
В глазах священника явственно читалось: «Несчастный, вы губите себя!»
— Вот эта записка, — продолжал Сен-Фиакр.
Мегрэ вполголоса прочел:
«Будьте осторожны. Я молюсь за вас».
Уфф! Словно глоток свежего воздуха! Морис де Сен-Фиакр как-то сразу воспрянул, расправил плечи. С него мигом слетела столь неестественная его темпераменту серьезность.
Он принялся расхаживать по комнате, и даже голос его звучал теперь гораздо естественней и спокойней.
— Вот поэтому, комиссар, я и крутился сегодня утром возле церкви и приходского дома. А эти сорок тысяч франков, которые следует расценивать как заем, я принял, во-первых, чтобы, как я уже говорил, удалить отсюда свою любовницу — извините, господин кюре, а во-вторых, потому что мне было бы крайне неприятно оказаться под арестом в такой момент. Но что же мы стоим? Садитесь, прошу вас.
Он приоткрыл дверь и прислушался к шуму, доносившемуся со второго этажа.
— Снова пошел народ, — прошептал он. — Видимо, нужно будет позвонить в Мулен, чтобы прислали гроб и катафалк…
Потом, без всякой видимой связи, продолжал:
— Думаю, теперь вам все понятно? После того, как я принял эти деньги, мне оставалось лишь клятвенно заверить господина кюре, что я невиновен. Мне было бы трудно проделать это в вашем присутствии, господин комиссар: это лишь укрепило бы ваши подозрения. Вот и все. Но вы словно прочли мои мысли, и все утро, пока я крутился возле церкви, ни на минуту не выпускали меня из виду. Теперь господин кюре пришел сюда — и вновь мне остается лишь гадать о том, что его привело, потому что вплоть до вашего появления он так и не решился начать разговор.
Тут взгляд его затуманился. Чтобы скрыть охватившую его досаду, Морис де Сен-Фиакр деланно рассмеялся.
— Все это проще простого, не так ли? Если человек живет, как последний шалопай, да еще подписывает чеки без обеспечения… Старина Готье меня избегает.
Наверняка он тоже убежден, что это дело моих рук.
Вдруг он удивленно уставился на священника.
— Господин кюре, что с вами?
В самом деле, священник был мрачнее тучи и старался не встречаться взглядом ни с графом, ни даже с Мегрэ.
Сообразив, в чем дело, Морис де Сен-Фиакр с горечью воскликнул:
— Вот! Мне опять не верят! И как раз тот человек, который хочет меня спасти, убежден, что я виновен.
Он вновь распахнул дверь и, забыв, что в доме покойница, громко позвал:
— Альбер! Альбер! Да скорее же, черт возьми! Принесите нам чего-нибудь выпить.
На зов явился дворецкий и направился к стенному шкафу, откуда достал бутылку виски и стаканы. Все молча наблюдали, как он разливает виски. Многозначительно улыбнувшись, граф заметил: