Я говорила о пролежавшей восемь лет в лесу видеокамере, которую потерял Костя Серый в день своего рождения – в день смерти моих сестер.
– Женя Дунаев держит меня в курсе, – ответил Воеводин. – Пока его шифровальщики пробуют разгадать послания с рисунков Аллы, техники корпят над восстановлением.
В особняке Женя служил у Воронцовых водителем, был словно на их стороне, потому бабушка и пальнула в него, увидев оружие, которое он выронил, которое подняла я, которое оказалось у меня и Макса и которое убило Аллу.
Вот такое простое уравнение.
Мой взгляд метнулся по красной паутинке-шраму на виске Камиля. Интересно, а он простил того, кто сделал с ним это? Или убил его? Или хотел бы, но не может? Мог, но не убил?
И главный вопрос – кем был тот стрелок и за что так поступил с Камилем?
Словно почувствовав обращенную к нему мысль, Камиль дернул плечом. Морщась, он не стал дожидаться Воеводина, застрявшего на второй странице из ста пяти, и ушел, демонстративно хлопнув дверью.
Воеводин вернул чашку в центр блюдца, промокнул белой отутюженной салфеткой с вышитой монограммой «В» усы и поднялся из-за стола. Сделав оборот стрелкой компаса, Семен Михайлович замер на только ему одному понятных координатах и, встав на цыпочки, быстро достал с верхней полки какой-то белесый предмет.
– Здесь память о Камиле.
Я не могла понять, на что вообще смотрю. Предмет был похож на камень: белый, гладкий, чуть овальный, большой.
– Это камень, – произнес Воеводин, и я чуть было не прыснула со смеху. – Он с острова.
– Камень или Камиль?
– Оба. Камень провел на острове тысячелетия, а Камиль около года.
– Что за остров?
– Остров Стюарт. Племена Маори называли его Ракиура.
– Ракиура, – повторила я необычное название, которое, точно знала, больше никогда не смогу забыть.
Оно словно бы проступило новой бороздкой на моих отпечатках пальцев.
Воеводин сцепил руки перед собой. Он смотрел на камень у меня в руках, продолжая:
– Ракиура на языке маори означает «Земля пылающих небес». Остров находится в аномальной зоне, где на небе чуть ли не каждый день вспыхивают полярные сияния.
– Аурора бореалис, – вспоминала я латинское название, – шепот солнечного ветра, – воскресила в памяти еще и легенду Якутии, и Костю, и наше с ним озеро… и выступление на фигурных коньках для конкурса, и все, что было после вплоть до рассвета, с лучами которого исчезают огни полярных сияний, как исчез и Костя.
Я провела рукой по белоснежной поверхности гальки.
– Окаменевшее уравнение Камиля. Это его каменное сердце, да? Вы знаете, почему оно стало таким?
– К сожалению, да.
– А знаете, почему Камиль меня ненавидит?
– Да, к сожалению.
– Но, как наставник, вы не скажете ответ прямо сейчас? Хотите, чтобы я нашла его сама?
– Ты ищешь ответ, Кира, как ищет его и Камиль. Вы две прямые. Пока – два минуса, но я верю, что вы сможете превратиться в знак равенства.
– Одно такое уравнение уже убило Аллу, – посмотрели мы с Воеводиным на ее детские рисунки, – думаете, мы с Камилем сможем стать равенством?
Воеводин пожал плечами:
– Мне остается только верить в это.
Может, я просто устала быть одиноким капитаном неизвестности среди серо-ледяных вод Камильского океана, Воеводино-Бермудского треугольника и мне срочно был нужен старпом?
К тому же я будущий следователь. Моя работа – расследовать и находить правду среди лжи, а значит, я как минимум должна рассказать Максиму, что у него другая биологическая мать.
Отодвинув миску китайских печенюшек с предсказаниями, я вытянула из-под нее замызганный лабораторный бланк. Геката принюхалась к записям, но быстро потеряла к ним интерес, сворачиваясь вокруг моей шеи теплым уютным воротником.
Разломив одну из печенек, я прочитала: «Дружба – это заслуга двоих».
С чистой совестью исполняя предписание печеньки, мы с Гекатой отправились к моей новой подруге. Она работала в кофейне на первом этаже моего дома, обожала хорька, а мы с Гекатой обожали ее круглосуточные смены, благодаря которым можно было спуститься за кофе в два часа ночи, как сейчас.
«Дружба с живыми? – хохотала Алла в моей голове, но голос ее прозвучал с ноткой обиды. – А как же я?»
«Ты умерла», – зажмурилась я перед зеркалом в холле, и без того закрытым плотным клетчатым покрывалом.
«Но я еще здесь… Кирочка… я – твоя сестра…»
«Я не такая, как ты! Я не хотела стрелять в тебя!»
«Не такая? Ты получаешь от меня подсказки… Ты чувствуешь смерть».
«Но я не собираюсь убивать!» – сжали шерстяной плед мои пальцы, готовые проткнуть его или сорвать с ненавистного зеркала.