«Максимальные тесты на яды, – думала я, – Максим и яды… это случайная аллегория или профессиональная деформация личности, как когда фотографа просят снять пальто, и он делает его снимок?»
Камиль не отличался эмпатией. Он считал человека свертком из мяса и костей, в котором застряла экзотическая материя под названием «душа» со временно присвоенным именем – и однажды оно сменится строкой с причиной смерти из международной классификации болезней.
Воеводин подкинул мне загадку – узнать о прошлом Камиля. Но что бы ни случилось, душа его осталась там – вне настоящего. Может, отданная Воеводиным галька была окаменевшим сердцем Смирнова? Таким же холодным и бледным, черствым и бескровным, как трупы в его морге. Или это кал со временем белеет, а не мышечно-фиброзный орган?
Таким овалом видела я и детальку его пазла – ни бугорка, ни впадины. За Камиля было не зацепиться. Так и рухнешь рядом с ним в пропасть – а что это за напарник, который не в состоянии удержать своего партнера?
Я подумала, что из нас с Камилем напарники хуже некуда, мне впервые стало неуютно в бюро.
– Остальные пять тел, – перебил Воеводин спор об эксгумации. – Так понимаю, всех объединяет общая причина смерти – невыявленное психиатрическое расстройство?
– Так точно, – ответил военный. – Все покончили с собой, но как-то… не по-людски! Устроили анатомический театр, а не смерть. И они… не понимали, что делают. Не понимали, что убивают себя. Был один, потом двое, Наталья стала шестой. Как расследовать, не знаю. Все жертвы из Москвы. Не бомжи, не нарики, у всех квартиры, работа, учеба. Самому младшему пятнадцать, самому старшему восемьдесят девять.
– Любого, – буркнул Камиль. – Можете откопать любого из шести. Мне нужен собственный анализ.
– Анализ?! – возмутился генерал. – Какой анализ заставил студентку Варвару Грузову построить проекцию касательной плоскости на собственном теле! Шестью циркулями! На ней нашли триста иксов и игреков, выдавленных на коже в некоторых местах до костей. Грузова решила, что ее кожа – ватман для начертательной геометрии. А что скажете про пятнадцатилетнего Ильнара Васильева, который ушел с отцом на рыбалку и пропал? Спустя несколько часов его нашли с проткнутыми рыболовными крючками венами. – Генерал полистал записи и озвучил: – Двести пятьдесят семь крючков сняли из десяти проколотых вен!
– Из скольких вен? – настороженно переспросил Камиль. – Десять?
– Именно. Мало десяти?! Ну, простите!
– В теле человека десять главных вен, – нахмурился Камиль. – Проверяйте! Эти перечислены в отчете: яремная, легочные, воротная, верхняя полая, нижняя, подвздошная, скрытая малая вена ноги и подкожная ноги?
– Слово в слово… – кивнул военный, – другой порядок, а названия самые те…
– Сын рыбака учился на медика?
– Он учился в ПТУ на электрика. Мать – продавщица в универмаге, отец – бухгалтер в краеведческом музее.
Я записала в протокол про крючки, вены и их количество.
– Откуда рыбак знал точно, в какие вены цеплять крючки? Вот вы знаете, где находится воротная вена? – спросил Камиль.
Военный подумал пару секунд:
– За воротом… за воротником? На шее, да?
– В печени.
– Ясно, нет, не знал.
– А парень знал, – опустил Камиль руки на столешницу, опираясь на оба кулака, обернутые в латекс.
– Или знал тот, кто его убил, Камиль Агзамович. И раз больше никто другой не может, не хочет и не в состоянии разобраться с «висяками», признанными самоубийствами, вся надежда на вас.
– И вера, – поднялся со стула Воеводин, – в моих расследованиях без веры никак.
– Во что бы ты ни верил, Семен Михалыч, дай результат. Насчет эксгумации, – буркнул он в сторону Камиля, – решу. Будет труп.
Он вроде бы имел в виду кого-то из прошлых трупов, но «Алла» внутри меня расхохоталась: «Будет, будет! Будет вам труп!»
Делегация направилась к выходу. Проводив их, Воеводин вернулся к нам с Камилем.
– Одно из трех, – резюмировал Камиль. – Нужно изучить тело. Лучше два. Лучше три. Лучше все.
– Лучше бы ни одного, Камиль, – поморщился Воеводин, – лучше бы они все продолжали спать земным сном, а не вечным.
Я потянулась к стаканчику остывшего кофе, но разве от Воеводина что-то скроешь? Даже нежелание пересекаться с ним взглядом, чтобы он не задал мне именно этот вопрос:
– Ты решила рассказать ему правду?
– Кто и кому? – не понял Камиль. – О чем речь?
– О делах сердечных, Камиль. Боюсь, у патологоанатомов, как вы, и стариков, как я, совсем иные отношения с этим органом. Я бы деликатно промолчал, но его дело, Кира, – твое дело.