Я стал его утешать, говоря, что-де если бы знать, где упасть, соломки постелил бы. Но Флавий Михайлович не слушал.
— Оля вызвала меня телеграммой, — сказал он, хмурясь. — Я застал ее живой.
Еще удалось мне узнать, что был у них разговор в присутствии акушерки и двух медсестер, но подробностей этого он не пожелал со мной обсуждать. Наверно, расскажет потом.
Все это случилось четыре месяца назад; в течении этого времени новорожденный находился в роддоме; там его выкармливали молодые мамаши. А теперь вот отец вез маленького сына к себе домой.
— Едем сдаваться, — сказал Флавий Михайлович, скупо улыбнувшись.
Я подрулил к его дому, к его подъезду.
Вышли Соломатины, жена и дочь — уже взрослая девушка. Флавий Михайлович вылез из машины, бережно держа на руках младенца.
Признаюсь, мне любопытно все это было, и я не исключал неприятного развития событий. Но все произошло интеллигентно и благородно. Ничто не омрачило встречи; Галина Петровна приняла от мужа ребенка, тотчас умилилась:
— Да какой хорошенький! И, гляди-ка, вылитый отец.
Дочь ее ревниво отобрала у матери ребенка, тоже заглянула в личико:
— Здравствуй, братик!
И засмеялась.
— Как вам это нравится? — спросила меня Галина Петровна, женщина строгая, солидная.
Я ответил дипломатично:
— Очень хороший мальчик — спокойный, разумный, улыбчивый. Верите ли, за всю дорогу ни разу не заплакал! И главное, очень похож на Флавия Михайловича.
— Ну-ну, — сказала Галина Петровна. — Приглашаю вас на наше семейное торжество. Пойдемте.
Со стороны все выглядело обычно: отец привез домой маленького сына. Как говорится, дело святое.
Опубликовано 01.07.2004